Блохин (радостно). Жаль, что не почитать вам! Жаль!
Занавес.
БРЕМЯ
На зелёной скамейке посреди кладбища в окружении сгибающихся сосен над головой сидел старик. Его взор был устремлён на могильную плиту с белой надписью: «Иван Михайлович Русский (19662017).» Дрожащая рука еле держала трость, а в глазах чувствовался такой равнодушный холод, который способен вызвать мурашки по коже. Вороны перелетали с горбатых стволов, каркая и передавая неведомые непонятные нашему миру слова. Была осень, поэтому жёлтые листья время от времени сыпались с приятным шелестом.
Вдруг человек в чёрном потрёпанном пиджаке, на котором не было одной пуговицы, пройдя по тропинке несколько метров, остановился и посмотрел на старика в странном недоумении.
Можно присесть? обратился к нему незнакомец.
Конечно А вы его знали? Знали Ваню?!
Ивана Михайловича? Да, я знал. Прошу прощения, но с вами я как раз не знаком. Как вас зовут? Кем же Вы всё-таки приходились покойному? проговорил человек.
Меня зовут Владимирович
Хорошо, что у вас есть отчество. Я за вас очень рад! Но всё же такого быть не может, чтобы человек всю жизнь только с этим ходил. Где фамилия? Не могу Понимаете? Не могу Вас как-то неуважительно, фамильярно называть! Ишь какой! Владимирович
Хорошо, хорошо! Эх Меня зовут
Не Склероз ли, дедуля? Звучит! Склероз Владимирович.
Нет! Владимир Владимирович
Путин? Что? Всё возможно в этом сумасшедшем мире!
И откуда ты у нас такой остряк взялся? Иванов Владимир Владимирович.
Так значит! Ладно. Поверю. А меня Фёдор Артемьевич Капустин. Вот и познакомились! Так кем вы приходитесь Русскому? Только побыстрей бы, дед.
Друг его отца.
Если увидишь своего приятеля, то передай ему, что он негодяй, бросивший семью! Вот так! Сам ещё не явился
Каким Ваня был? Расскажите, пожалуйста!
Вам это зачем? Хотя ладно Лишь бы старички потешались. Я таким же, может быть, буду любопытным, когда покроюсь сединой, задумчиво сказал Фёдор Артемьевич.
Познакомились мы с ним шесть или пять лет назад, начал свой рассказ Капустин, Мне тогда показалось, что Иван какой-то скованный весь был погружён в себя. Впервые я встретил его, когда он снимал квартиру по соседству. Говорил мало: сначала только приветствовал. Тогда я о нём вообще не задумывался, потому что своих дел хватало, суета поглотила меня полностью, но это, дедуля, личное. Зачем тебе что-то про незнакомца знать? Только лишняя информация. Так вот Выхожу я, значит, неделю назад собаку выгуливать, а соседушка мой молчаливый сидит и руками прикрывает лицо. Сначала до меня не дошло Думаю, пускай если хочет, то сидит. Может, пьян? Тогда я подумал, что незачем мне ввязываться в чужие проблемы. Буду лезть? Я и прошёл мимо. Возвращаюсь с прогулки, а он всё сидит на том же месте, но на этот раз грустно смотрит на облака. Понятно, что у человека горе! Я робко обратился к нему с вопросом:
Я могу помочь? Что-нибудь стряслось?
Всё нормально, проходи, куда шёл, равнодушно ответил Иван.
Я был ошеломлён таким обращением и не сразу оправился от своих собственных чувств: признаюсь, что вся искренняя доброта у меня сразу сошла, осталось внутри негодование и даже ненависть к человеку, чьи проблемы для меня стали безразличны. Слетела маска человечности на минуту, и я стал, как это ни ужасно вспоминать, неким образом сконцентрированного эгоизма, который жаждал реванша, мести у страдающего соседа, чтобы отстоять своё непонятное право. Я не смог заглушить кипящий бульон чувств:
Ну и уйду! Чтоб тебе стыдно стало от того, что, может быть, единственный человек в твою минуту переживаний попытался тебе помочь, а ты так с ним обошёлся! Теперь мне тебя не жаль. Пропади ты пропадом! Никто о тебе не заплачет
Радуясь тем, что смог хорошо ответить, я повернулся и собрался уйти, но он схватил меня за руку. Представляете, что в этом человеке происходило внутри? Когда я посмотрел ему в глаза, то в них можно было заметить отпечаток, который мои слова оставили в его мыслях.
Погодите! Не уходите. Заплачут Заплачут ещё Я так думаю, вынул из себя дрожащие слова Иван Михайлович.
Грянули как гром среди ясного неба эти ужасные нотки в голосе, поразившие всю мою душу. Сковали меня эти слова так, что несколько секунд я не мог пошевелиться, но после присел без вопросов около него. Мы пытливо глядели друг на друга. Его карие глаза казались мне землёй, куда погребены кризисы души, все яркие и тусклые краски его жизни, которые он никому никогда не раскапывал, но сейчас почему-то решил предоставить на мой суд и понимание. В какой-то момент Иван начал гладить мою собаку, поминутно шепча ей приятные, ласковые слова. Чувствовалось, что он начнёт скоро говорить.