Над столом повисло тревожное молчание. Мишка громко чавкал и причмокивал, заедая бутербродом с маслом жидкую кофейную массу, что он выливал в большой красный рот. Крошки хлеба застревали в его небольшой черной бороде, коричневые капли падали вниз; цыган опускал глаза, стряхивал всё в сторону, под стол. Черные глаза Мишки обладали удивительным свойством, они все время были в движении, бегали в разные стороны, как будто старались охватить весь горизонт одновременно; скорее всего это было выработанной привычкой постоянно следить за узниками, поэтому цыган имел еще одну кличку «Глазастый».
Наконец, староста барака доел свою порцию, поднялся из-за стола и скомандовал:
Встать! На выход!
Грохот отодвигаемых скамеек. Топот деревянных башмаков по каменному полу. Узники, поеживаясь, медленно двинулись к широко распахнутой двери, навстречу морозному воздуху.
Внезапно раздался яростный крик:
Ты что, сволочь? Заснул? А ну, вставай!
Все обернулись.
Лев Каневич по-прежнему сидел за столом, согнувшись в три погибели, прижав обе руки к животу. Над ним с побагровевшим лицом навис Мишка-цыган, спустя секунду правая рука капо, описав дугу, хрястнула дубинкой по деревянному столу рядом с головой номера 9001. Каневич вздрогнул, отшатнулся и скривился еще больше.
Живот схватило пробормотал он. Сейчас сейчас
Ах ты, жидовская морда! Опять в лазарете хочешь отлежаться! Поднимайся, скотина! Убью!!
Дубинка старосты снова взметнулась вверх. Из замеревшей толпы к нему молнией бросилась полосатая тень; в самый последний момент заключенный успел остановить цыгана.
Ты что ты что? ласково улыбаясь, проговорил коренастый мужик, сдерживая правую руку старосты. Убьешь его, потом приедут из абвера и тебя, Миша, расстреляют. Его надо беречь, забыл, что ли?
Уйди сокол, по-хорошему говорю! зашипел цыган, вперив полный ненависти взгляд в лицо номеру 9009-му. Я ему только пару раз хряпну, чтобы не притворялся больше!
А откуда знаешь, притворяется он или нет? Ты не врач! А если помрет сегодня в штольне? Скажут, что человеку плохо утром на завтраке стало! А ты его на работу. Кто виноват? Капо виноват! Тебя потом за это по головке не погладят! Иван Соколов старался говорить как можно убедительнее.
Мишка-цыган с минуту лихорадочно размышлял, потом резко вырвал руку с дубинкой, и, придав лицу начальственное выражение, приказал:
Тащи эту падаль в лазарет! Потом вернешься и доложишь, что и как! Понял?
Понял Иван Соколов склонился над Каневичем, взял его за подмышки и осторожно приподнял. Лев застонал.
Что разинули рты? заорал капо на толпу заключенных. На выход! Сейчас у меня будете бегать вокруг! В наказание за этого жида!
Иван Соколов, поддерживая скривившегося от боли соседа по нарам, медленно вышел из столовой. Отряд девятого барака стоял в две шеренги, выслушивая ругань и наставления старосты. Мишка-цыган, увидев парочку, скомандовал:
Равняйсь! Смирна!! Напрааа вооо!! Вокруг столовой бегом марш!! Пока сокол не вернется, будете у меня спортсменами!
Узники повернулись и побежали унылой трусцой. Из толпы выкрикнули:
Иван, давай побыстрее! А то придется и в штольню бежать!
Соколов чуть дернул Каневича:
Перебирай ногами, терпи, брат!
Едва они отошли на сотню шагов и завернули за угол, как Лев выпрямился, отбросил руку Ивана.
Да хватит тебе! Я сам дойду!
Соколов от удивления остановился, пораженный внезапной догадкой.
Ты что? В самом деле
Каневич зло огрызнулся:
Не твое дело! Скажешь, что врач принял меня, положил на лечение! Только постой здесь, за углом минут десять
Я не могу, вдруг на эсэсовца нарвусь? Пойдем, доведу тебя до ревира.
Ревиром узники называли большой больничный барак, где лечились небезнадежно больные, которые могли еще, оклемавшись, работать.
Перед самым входом Каневич снова скрючился, его лицо приняло настолько правдоподобно-мучительное выражение, что Соколов едва сдержался, чтобы не засмеяться. Они вошли внутрь. В помещении, едва освещаемом тусклыми лампочками, воняло разными лекарствами. 9001-й и 9009-й миновали длинный коридор и постучали в дверь с табличкой «Der Artzt KZ Ebensee» врач концлагеря Эбензее.
Спустя пять минут Иван Соколов быстро побежал в направлении столовой, он знал, что всё это время товарищи, обливаясь потом, бегают вокруг большого барака.