Как всегда? наклонился к нему Саша Маслов. Сегодня моя очередь.
Соколов кивнул.
Москвич тяжело вздохнул и положил рядом с брикетиком половину порции своего хлеба. Три кусочка из шести. Маслов был заядлым курильщиком, в мирное время смолил две пачки в день, и здесь его организм испытывал изнурительное томление по табаку.
Иван Соколов и Яков Штейман были единственными некурящими из восьми, поэтому меняли свою порцию табака на хлеб. В среде узников это считалось честным обменом, и курильщики между собой устанавливали очередность, чтобы получить второй брикетик.
Завтрак заканчивался.
Внезапно шум в помещении столовой стих. Многие повернули голову к выходу.
Идут! негромко произнес Лёня Перельман. Наконец-то, а то уж я думал каюк им
Между длинными рядами столов к ним быстро приближались трое: староста Мишка-цыган, Яков Штейман и Лев Каневич. На лице последнего играла задумчивая улыбка.
Ну что? Рассказывайте! Что комендант сказал вам? Яков, не томи, говори!
Штейман сел на своё место, молча налил в кружку бурду, и, сделав маленький глоток, опустил её на стол. Первым заговорил Каневич, жадно жуя свою порцию хлеба.
Я лично не поверил своим ушам! Думал, шутит оберштурмбанфюрер! Наверное, все же он того с приветом. На фронте, видимо, контузило, вот и стал в тылу заниматься чудачеством.
Да в чем дело-то!? Долго будете загадками кормить? с некоторым раздражением произнес Соловьев.
Комендант, этот как его Не Но
Нойман, подсказал Яков.
Да, Нойман Франц, предложил нам поискать среди народа любителей шахмат, ну, кто более менее нормально играет. Составить список.
Каневич, наконец, прожевал свой кусок.
Зачем?? произнесли сразу несколько голосов.
А хрен его знает. Сказал, что с уважением относится к таким людям, как он Лев кивнул на Якова Штеймана. И даже готов сделать послабления шахматистам!
Серьёзно? прищурил глаза Иван Соколов. Это что-то новое. Почти четыре года в трех лагерях кантуюсь, а о таком не слыхивал. По воскресеньям в Маутхаузене иногда давали нам поиграть мячом. Но там желающих бегать было немного, и так ноги еле волочили.
Да, действительно, очень странно задумчиво произнес Дима Пельцер. Если честно, не по душе мне всё это.
Почему? воскликнул Лёня Перельман. А мне так этот Нойман с первого взгляда понравился! Сразу видно интеллигент! Не то, что бывший лагерфюрер, тот майор.
И что дальше? перебил его Маслов. Ну, найдете вы шахматистов и что?
Не знаю, пожал плечами Штейман. Я тоже ничего не понимаю.
А вам, быдлу, и понимать незачем! встрял в разговор Мишка-цыган. Приказ не обсуждается, а выполняется без разговоров и в срок!
Он сидел за отдельным столом, вместе с капо других бараков, рядом с восьмеркой заключенных, и под голодными взглядами жрал двойной паек; предметом зависти узников Эбензее были кубики самого настоящего сливочного масла, что клались раздатчиками между широкими краюхами хлеба.
Так это вам сам комендант сказал? спросил Степовой, вычищая кусочком хлеба свою миску.
Да, пришел гауптштурмфюрер Вебер на плац, приказал идти за ним, ответил Штейман. Подошли к администрации, вышел Нойман и объявил Потом добавил, что кроме выходного дня, возможно, будем играть и в будни. Только зачем?
А я б сыграл с удовольствием вместо того, чтобы в штольне пахать! приподнялся над столом Перельман. Записывай меня первого! В Одессе частенько в молодости в наш шахматный клуб захаживал.
Сам записывайся! Комендант сказал, чтобы желающие подходили к писарю. К этому чеху, что сидит в комнатке рядом с больничным блоком как его? Вацлав зовут, по-моему.
А ты, Яков? Что скажешь?
Не знаю пожал плечами Штейман. Не понимаю, зачем это нужно оберштурмбанфюреру?
Так он же тебе на плацу говорил, что сам играл перед войной и уважает сильных шахматистов. Быть может, хочет посмотреть, как ты шпилишь* тут? Не растерял спортивной формы в сравнении с Баден-Баденом? язвительно бросил Мишка-цыган, допивая кофе. Тебе первому надо бежать к писарю, пока герр комендант не передумал! А так сдохнешь в штольне через неделю, другую. Или расстреляют перед строем за отказ выполнить его приказание!
Над столом повисло тревожное молчание. Мишка громко чавкал и причмокивал, заедая бутербродом с маслом жидкую кофейную массу, что он выливал в большой красный рот. Крошки хлеба застревали в его небольшой черной бороде, коричневые капли падали вниз; цыган опускал глаза, стряхивал всё в сторону, под стол. Черные глаза Мишки обладали удивительным свойством, они все время были в движении, бегали в разные стороны, как будто старались охватить весь горизонт одновременно; скорее всего это было выработанной привычкой постоянно следить за узниками, поэтому цыган имел еще одну кличку «Глазастый».