Так что мы опять сидели на чемоданах. Маме и бабушке даже не было жаль трёхкомнатной квартиры в центре города. Уезжаем и всё тут! Надо было только дождаться окончания моего третьего класса.
* * *
Начало лета 1960 года. На вокзале в Луганске. Ждём поезд на Днепропетровск.
Фёдор уже в Днепропетровске. Вызывал на днях маму на телефонный переговорный пункт, докладывал о разведке. Он вернулся из Черновиц злой. Да, там чистый воздух, и там есть для него работа. Но ему поставили условие: он должен вступить в коммунистическую партию. Потому что работа ответственная, и доверить её могут только коммунисту.
Фёдор в партию вступать отказался. Он приехал в Днепропетровск и ждал нас, чтобы вместе с мамой решить: что делать дальше?
* * *
Объявили посадку на наш поезд.
До свиданья, Луганск! говорю я.
Не «до свиданья», а прощай! строго поправляет меня мама.
Почему «прощай»?
Потому что мы сюда больше никогда не вернёмся, сердито говорит мама.
А мне хотелось бы
Мало ли чего тебе хотелось бы, говорит мама сурово.
Значит, прощай Мы прожили в Луганске всего полгода, но за это время успело наслучаться очень много. А вот друзей я здесь не нажила.
Я уезжала из этого города, жалея о наших чудесных прогулках с Маришкой, о добрых, улыбчивых прохожих, о своём замечательном логопеде и о книжном магазине рядом с домом, где я проводила свои лучшие часы
Лежание за ширмой продолжается
Лежу за ширмой К еде стойкое отвращение. Мой, отравленный жёлчью организм, не хочет ничего. Точнее: я хочу только солёных помидоров, но врач сказал, что мне их категорически нельзя. Бабушка, бедная, мучается со мной.
Съешь хоть кусочек! упрашивает она меня с утра до вечера.
Ну, бабушка, ну я же тебе сказала: не хочу!
Горе ты моё луковое! Как же ты выздоровеешь, если не ешь ничегошеньки? причитает она надо мной. Вот Лиля скоро придёт с работы, что я ей скажу?
Всё, что ей удаётся вложить мне в рот, не доставляет мне радости. Проглатываю с трудом только ради бабушки.
* * *
Нет дня, чтобы я не вспомнила об отце. Увижу ли я его когда-нибудь ещё? Я вспоминаю белую тропу между сугробами, на которой мы прощались в Оренбурге, когда мне было семь лет, и отец приезжал навестить меня Вспоминаю его сине-голубые глаза глаза сказочного принца И как мы расходились по этой сверкающей на солнце тропе, расходились каждый в свою сторону: я торопилась в школу, а отец на вокзал. Он теперь живёт в Одессе, у моря А я в степи. Неужели я никогда его больше не увижу?
Ни его, ни дяди Павла
Картофельный дух
Уже летали за окном сухие степные снежинки Новый год была не за горами, а я всё ещё лежала за своей ширмой, до ужаса исхудавшая и слабая, как осенняя муха.
Но однажды Я вдруг почувствовала что-то необычное Прислушавшись к себе, я с удивлением обнаружила, что ХОЧУ ЕСТЬ! Это было давно забытое ощущение. Чувство голода было таким ошеломляюще-острым, что я не могла дожидаться, пока вернётся бабушка, ушедшая с Маришкой на прогулку. Я встала и на слабых ногах, покачиваясь, тихонько побрела из комнаты на кухню
В кастрюльке на плите я обнаружила тёплое картофельное пюре. Оно было пушистое, светло-золотистое и источало такой нежный, совершенно волшебный аромат, от которого у меня закружилась голова
Я не стала перекладывать пюре на холодную тарелку, а взяла эту тёплую, ласковую кастрюльку, поставила перед собой на стол и стала есть прямо из неё, большой ложкой. Никогда не забуду вкус этого пюре. И этот чудный аромат. Хотелось уткнуться головой прямо в кастрюльку и вдыхать, вдыхать, вдыхать
Я отломила ломоть ржаного хлеба, с хлебом оказалось ещё вкуснее. Ничего и никогда я с таким наслаждением не ела. С каждой ложкой этой восхитительной еды я чувствовала, что крепну, как в сказке.
И в ту минуту поняла, что я ВЫЗДОРАВЛИВАЮ! И мне стало хорошо и радостно
Ёлка по имени сосна
В начале декабря болезнь жёлтого цвета, наконец, покинула меня. Я даже походила немного в школу. И собрала там урожай хороших отметок. Учительница удивилась: как мне удалось не отстать от одноклассников за столько месяцев болезни? Просто мне слишком легко всё давалось, так что моей особой заслуги в этом не было.
Мама с гордостью говорила: «У тебя моя голова!» А ещё она любила вспоминать: «Когда ты родилась, врач, который тебя принимал, такой пожилой, опытный, даже удивился, какая ты головастая. Сказал: надо же, никогда ещё таких головастых не видел! Видно, умной будет!»