Итак, я заходила в вестибюль маминого проектного института, меня уже знал вахтёр, мы здоровались, как старые знакомые, и улыбались друг другу.
За мамой пришла? спрашивал он одобрительно.
Ага.
Ну, проходи.
Я садилась в холле на мягкую банкетку, напротив круглых часов на стене, и ждала маму.
Приходила всегда минут за десять до окончания рабочего дня. И эти десять минут были какие-то особенные наверное, это были минуты медитации, хоть я и не знала тогда этого слова. Мне было удивительно спокойно и хорошо в эти минуты. И в этом спокойствии растворялись все обиды и недоумения. Это были минуты, когда я принадлежала только себе. Такие минуты нужны не только взрослому, но и ребёнку. Минуты наедине с собой.
И вот уже с высокой лестницы начинали спускаться работники института. И тут я как бы выходила на сцену. Продолжая сидеть на своей банкетке, я оказывалась в центре внимания.
«Ой, а чья это девочка?» слышала я в свой адрес. «Так это же Лидии Андреевны дочка! Разве не видно?» говорил кто-то. «Да-да, копия Лидии Андреевны. Как две капли воды похожи!» «А сколько же тебе лет, девочка? Девять? И ты уже такая самостоятельная?»
Хоть я приходила сюда каждый день, но всегда находился кто-то, для кого это было в диковинку. Все мне улыбались. Все одобряли, что я похожа на маму. Удивлялись, что я прихожу за мамой. Как будто это я мама, и пришла за своей дочкой. Да, в этих моих встречаниях, наверное, было что-то необычное.
Но тогда я делала то, что просило моё сердце. А просило оно хотя бы десяти минут наедине с собой (больше мне уединиться было негде). И хотя бы десять минут наедине с мамой. С моей-мамой. С той, которая не дома.
И вот она уже появляется, спускается по лестнице, высокая, лёгкая и красивая, с белоснежной своей, искристой улыбкой И берёт меня за руку, и мы идём мимо вахтёра, который одобрительно говорит: «Заботливая у вас дочка!» И другие люди тоже что-то говорят нам на прощанье, и все говорят ТОЛЬКО ХОРОШЕЕ.
А потом мы идём к дому, и мама чаще всего молчит. Она устаёт на работе, и ей не до разговоров. Но мне всё равно хорошо, потому что мама держит меня за руку. А рука у неё тёплая и нежная. И очень не хочется думать о том, что сейчас мы придём домой и опять начнётся, а точнее продолжится жизнь-в-перевёрнутом-мире
Спасибо Луганску
В этом городе я жила как бы двумя жизнями. Одна жизнь у меня была дома болезненная и порой даже страшная. А главное непонятная.
А вторая жизнь вне дома: тёплая, улыбчивая. Везде на улице, в книжном магазине, в сквере, в кабинете логопеда, в мамином институте, везде я слышала добрые, приветливые слова в свой адрес и видела добрые, искренние улыбки.
Спасибо вам, милые, хорошие люди города Луганска! Если бы вас и вашей доброты не было то не было, может быть, сейчас и меня. Всё-таки чаши весов должны как-то уравновешиваться
В тот, очень тяжёлый период жизни меня спас ДОБРЫЙ ГОРОД ЛУГАНСК.
Я хотела бы когда-нибудь пройти ещё раз по улицам этого тёплого города и увидеть приветливые улыбки прохожих
Грустные ответы на горькие вопросы
Да, я решительно не понимала, что во мне НЕ ТАК, и что вызывает такое жгучее раздражение у мамы и у бабушки? Ну, ем плохо, это факт. Но если бы они меня не заставляли, я, может, ела бы лучше. Когда я вижу перед собой гору еды, которую я заведомо не могу съесть, и слышу грозное: «Не выйдешь из-за стола, пока всё не доешь!» на меня находит отчаянье. И кусок не лезет мне в горло
Но разве можно так сильно не любить ребёнка за его плохой аппетит?..
Давясь едой и слезами, я думала: «Если у меня когда-нибудь будут дети, я никогда, никогда не буду заставлять их есть!» Так думала я, находя в этом утешение
* * *
Бедная бабушка, бедная мама Тогда, в отрочестве, я плакала от боли, от обид, я не понимала: за что??? За что они так со мной??? Что я им плохого сделала???
Теперь, спустя целую жизнь, я понимаю, что вопрос «за что?» здесь совершенно неуместен. Можно только спросить: почему? И ответить: ПОТОМУ. Потому, что человек, прошедший через войну, навсегда остаётся инвалидом. Даже если у него руки-ноги целы. Но внутри
И моя мама, и моя бабушка прошли через такое после чего человек не может остаться психически здоровым. На глазах у мамы, которой было в ту пору четырнадцать лет, расстреляли её отца. Он был подпольщиком. А мама, ещё девочка-подросток, была связной между подпольщиками и партизанами. Как челнок, она ходила туда-сюда в город, занятый немцами в лес, где прятались в землянках партизаны. Носила донесения и приказы, которые выучивала наизусть, у неё была очень хорошая память, носила бланки для документов