Часами я мучительно копался в памяти, вспоминая мельчайшие детали, связанные с его трагической жизнью. Я ведь видел, как он неудержимо скатывается на дно, но ничего не предпринял, чтобы не допустить этого.
Глава пятая
Заботливый папаша
Отец Уилла Константин Сергеевич Иванов был чрезвычайно ранимый человек. В Израиле он вдруг вспомнил о своих дворянских корнях, углубился в переоценку своего советского прошлого и пришел к печальному выводу, что жизнь прошла мимо. Поначалу он глушил тоску активным участием в общественной жизни состоял почетным членом многих репатриантских организаций, выжимающих галут из еврея (Галут еврейская диаспора). Но потом ему все осточертело, он заявил друзьям, что галут является интегральной частью еврейского сознания (без которого еврей немыслим), демонстративно вышел из состава многочисленных организаций и со словами «Я сыт жидами по горло!» ушел в глубокий запой.
Константин Сергеевич по-своему любил единственного сына, но ничего кроме вредных привычек ему не оставил. В наследство от своего отца, отставного полковника Советской милиции, Иванов младший не получил ничего кроме распространенной в России фамилии и склонности к употреблению спиртных напитков.
Поначалу юноша прикладывается к горькой, чтобы составить компанию отцу неудачнику, которого любит и жалеет до боли в сердце. Полковник, однако, не совсем пропивший ум, пытается на первых порах следить за тем, чтобы компанейство сына носило характер чисто символический, так сказать. Но по мере погружения во мрак алкоголизма ему это удается все реже и реже. Уилл очень скоро пристрастился к алкоголю. С течением времени дозы возлияний возрастают, приобретая ко времени нашего знакомства гротескные формы.
После смерти отца, Уилл отслужил в армии, пытался поступить в Университет, провалил экзамены, раздобыл где-то деньги, пропил их, якобы от несчастной любви и в последние два года совсем сошел с рельсов. Он считался в Холо́не самым горьким и беспробудным пьяницей. «А вот мы сейчас отдадим тебя дяденьке Уиллу» говаривали мамы, пугая детей, упрямившихся есть кашу. И в этих безобидных, казалось бы, словах сытых и отгородившихся от внешнего мира обывателей, таился весь ужас социального статуса несчастного пропойцы.
Я знал Уилла на протяжении пяти лет. Согласитесь, срок достаточный, чтобы составить мнение о человеке, который тебя чем либо интересует. Уилл жил в подвалах знаменитого холо́нского квартала Дже́сси Ко́эн район наркоманов и алкоголиков. Раз в месяц он являлся ко мне с просьбой одолжить ему «бабки» на пиво. В душе я, конечно, осуждал его за пристрастие к спиртному, но все же, чем-то этот выпивоха мне нравился уж слишком заметен был контраст между его интеллектом и образом жизни, который он вел. Думаю, именно это несоответствие заставило меня внимательно приглядеться к нему.
Последние два года нашего знакомства я не припомню случая, когда видел его трезвым. Я не хотел бы разуверять вас, дорогой читатель, что в памяти самого Уилла сохранился тот день, когда он не был одурманен водкой.
Глава шестая
Появление незнакомца
Из дневника Уилла Иванова
«Первое, что пришло мне на ум, когда я слушал искрометные вариации умирающего это записать, непременно записать все перлы сквернословия изрыгаемые им. Но тут я подумал, что это, пожалуй, неуместно в обстановке торжественной скорби, с какой люди встречают смерть ближнего и мне пришлось отказаться от этой идеи. Соратники старика, люди большого интеллекта, были явно шокированы его нецензурными изысканиями. Они избегали смотреть друг на друга, были страшно сконфужены и вообще не знали, куда девать глаза, наполненные скорбью и удивлением. Один из них, худосочный мужчина с прекрасным лбом философа Анаксимена был на грани обморока, с другим случился нервный срыв. И только сиделки с лицами ангелов заметно оживились, слушая хулительные слова ботаника, как музыку большого сводного оркестра иерусалимской филармонии.
Старик легко прошелся по всем своим знакомым, помянув их доброй порцией мата, обложил депутатов Кнессета, членов партии и правительства, после чего принялся за президента страны, которому посвятил лирическую вариацию на тему «Осточертели гады!» Он дошел уже до господа Бога и конторы апостолов, как вдруг тяжелый приступ удушья прервал его речь. Умирающий задыхался. На лбу у него вздулись вены. В бессильном порыве он раздирал себе горло желтыми высохшими пальцами, продолжая выдавливать из себя уже бесполезные ругательства.