Создатель должен быть двуполым, иначе процесс сотворения мира прекратился бы в самом начале. Тут заложена основа равноправия полов, как это ей прежде в голову не приходило! Если бы Миллисент принадлежала к ее кругу, Динни поделилась бы с ней своими мыслями, но она не могла быть с ней откровенной; в душе ругая себя за спесь, она сказала с привычной иронией:
- Ну, вы прямо бунтарь!
- Да уж тут забунтуешь, - возразила девушка.
- Вот мы и пришли к миссис Монт. У меня есть еще дела, я с вами расстанусь. Надеюсь, мы еще увидимся.
Динни протянула руку, Миллисент ее пожала.
- Хорошо мне было с вами, - сказала она от души. - Мне тоже. Желаю удачи!
Динни оставила девушку в холле, а сама отправилась на Окли-стрит; ей было не по себе, как всякому человеку, который остановился на полпути. Она прикоснулась к неведомому и отступила. Ее мысли и чувства напоминали ей веселое чириканье весенних птиц, которые еще не сложили своих песен. Эта девушка пробудила в ней какое-то новое для нее желание схватиться с жизнью врукопашную, но ни намеком не подсказала, как это сделать. Эх, если бы она могла влюбиться! Приятно знать, чего хочешь, как это знали с первого взгляда Джин и Хьюберт, как это знали, по их словам, Халлорсен и Алан Тасборо. А ее существование скорее похоже на театр теней, чем на действительность. Недовольная собой, она облокотилась на парапет над Темзой, следя за поднимающимся приливом. Верит ли она в бога? В каком-то смысле - да. Но в каком? Ей припомнилась фраза из дневника Хьюберта: "Всякий, кто верит, что попадет на небо, находится в куда более счастливом положении, чем я. Ведь ему сулят посмертную пенсию". Разве религия - это вера в загробное вознаграждение? Если так - какая пошлость! Надо верить в добро ради самого добра, потому что добро прекрасно, как цветок, как звездная ночь, как музыка. Дядя Хилери делает свое трудное дело, ибо просто не может иначе. А он верит в бога? Надо его спросить. У самого ее уха раздался голос:
- Динни!
Динни вздрогнула и обернулась, - перед ней, широко улыбаясь, стоял Алан Тасборо.
- Я был на Окли-стрит, справлялся о вас и о Джин; там мне сказали, что вы остановились у Монтов. Я пошел было туда и вдруг встречаю вас. Вот повезло!
- А я раздумываю, верю ли я в бога.
- Как странно! Я тоже!
- Что - тоже? Верю ли я или верите ли вы?
- По правде говоря, вы и я для меня - одно и то же.
- Вот как? Так как же мы, верим или нет?
- С грехом пополам.
- А вы слышали, что случилось на Окли-стрит?
- Нет.
- Капитан Ферз вернулся.
- Ах ты черт!
- Вот именно. Вы видели Диану?
- Нет; только горничную, - она была какая-то растерянная. А тот, бедняга, все еще не в своем уме?
- Ему лучше, но это так ужасно для Дианы.
- Надо бы ее оттуда убрать.
- Я перееду к ней, если она согласится, - сказала вдруг Динни.
- Ну, мне это совсем не нравится.
- Да уж чего хорошего, но я все-таки перееду.
- Почему? Она вам не такой уж близкий человек.
- Мне надоело бить баклуши.
Молодой Тасборо изумленно раскрыл глаза.
- Не понимаю.
- Вы не прячетесь за мамину юбку. Пора и мне начать жить самостоятельно.
- Тогда выходите за меня замуж.
- Ей-богу, Алан, я никогда не встречала человека с такой бедной фантазией.
- Лучше придумать что-нибудь одно, но стоящее, Динни двинулась дальше.
- Я иду на Окли-стрит.
Некоторое время они шли молча; наконец молодой Тасборо серьезно спросил:
- Что вас мучает, моя дорогая?
- Собственная натура; уж больно спокойно живу, никаких треволнений.
- Дайте мне волю, у вас будет их сколько угодно.
- Я говорю серьезно, Алан.
- Вот и отлично. Пока вы не станете серьезней, вы за меня замуж не выйдете. Но почему вам так не хватает синяков?
Динни пожала плечами.
- А помните у Лонгфелло: "Жизнь реальна, жизнь сурова".