Открыть свою черепную коробку и посмотреть: что там?
Дело в том, что каждый из нас хочет утвердить своё правильное
и чтоб это подтвердили другие.
Но у каждого другого своё другое правильное.
Материя и Дух тождественны.
Только Дух настолько плотнее материи и насыщен
такой громадной энергией, что нами не ощущаем вовсе.
Лишь в отдельные моменты Он является нам в словах, красках, звуках,
которые мы едва успеваем (а иногда и не замечаем) почувствовать.
Слабые не болеют, они умирают.
Писание вдох-выдох, выдох надо сжигать.
Поэзия заставляет оглядываться вперёд, и здесь всегда есть опасность
скрутить себе шею.
Одинокие всегда умны.
Потому что постоянно ищут выход (и не находят) из своего одиночества.
Поэт одним своим существованием отрицает всё существующее как порядок.
Поэтому кажется, что он видит порядок в беспорядке.
Обработанное музыкальное произведение это опущенная музыка.
(«Я хочу сегодня, я хочу сейчас!»)
К оригиналу (источнику) мы вытягиваем уши (губы) сами.
Трудно поверить в то, что поэты умирают, уходят
художники, композиторы, уходит высочайший дух, сгорает пламень.
Ау! мы здесь, мы с вами, мы слушаем, видим вас
и говорим с вами во веки веков.
Причём и зачем мне всё?
Надо быть способным поражаться малому, чтобы писать великое.
Человек в обществе, действительно, есть животное.
Ему могут дать кусок хлеба и его же отобрать,
вытащить из болота и толкнуть в трясину.
Одно стадо бессмысленно и бесчувственно
вытесняет другое стадо из пространства,
это инстинкт, закон общества.
Человек есть человек только в одиночестве,
в идеальном, божественном вымысле.
О смерти мы знаем больше, чем о жизни.
Смерть мы можем определить хотя бы, как пустоту, ничто.
Что мы можем сказать о жизни?
Мы ходим кругами вокруг простого, запутывая и усложняя его своими поисками. Тогда как простое, истина, Бог в нас.
Надо каждое мгновение знать это, пока это не станет уверенностью,
второй реальностью, первой.
Слушать можно всё, только великое слышать.
Даже с умным бараном стадо овец будет стадом овец.
Каждая ошибка общества, каждый его удар по человеку всё больше
убеждает последнего в его ненужности обществу и замыкает в себе,
где он строит свой внутренний, изолированный от общества мир,
в меру своих чувств, понятий, мировоззрения.
Я отворачиваю от тебя глаза не потому, что не могу подать копейку,
а потому, что не могу подать бессмертия.
Душа не та вещь, которой разбрасываются.
Бессмертие укрепляет в человеке высокое чувство о себе.
Не гордись, оценка тебя обществом
всегда будет ниже собственной оценки.
Когда всеединое чувство расчленяется, является мысль,
деление на бело-чёрное, добро-зло, Бога-Дьявола и т.п.
Остаётся, таким образом, возможность постигать
только один из многочисленных рядов и временных отрезков
человеческого существования.
Юмор, ирония, гротеск, не говоря уже о штыковой гражданственности,
всегда ниже искусства, равно как и басня, анекдот.
Народная песня гораздо выше всего этого.
Всё, действительно, игра.
Однако не взрослая, жестокая, беспросветная,
а серьёзная, детская, искренняя.
Цинизм для отталкивания, дистанции.
В соприкосновении с чем-, кем-либо сокрытие своей силы.
Сокрытие слабости?
Искусство поднимает и уносит наши чувства
туда, где душа гуляет без тела.
Искусство остаётся искусством, даже когда исчезают имена его творцов.
В истории остаются только имена, сама же она искривлена
до безобразия, которому и верят.
Существование общества основано на последовательных
ошибках и нелепостях, необходимых для его
сохранения и упрочения. Индивидуум всегда ограничен.
Но ему ведь не запрещено свободно говорить и творить? скажут.
Это всё равно, что индивидуум скажет власть держащим:
Но вам ведь не запрещено свободно воровать
и свободно говорить, что вы не воруете.
Надо всегда оставлять в себе свободное место, чтобы иметь возможность наблюдать, чем занято занятое.