Сегодня у него было задание найти Акинину и, по возможности, заговорить с ней. На ответ, как на чудо, он не смел даже надеяться, но от планов своих отступать не собирался.
Впрочем, обещанную Пуськовым экскурсию по сайту он должен был провести пусть и без провожатого хотя бы для того, чтобы быть в курсе проблем виртуальной жизни.
И, коли уж Рвокотный так удачно подвернулся, Петр решил и начать с него. Со стихом он ознакомился. Теперь пришла пора почитать отзывы благодарных читателей. А читатели были не то чтобы благодарны а просто-таки восхищены. После первых же рецензий в воображении возникла залитая ликующей толпой площадь, рев восхищенных глоток, истеричный женский визг, и летящие прямо в физиономию автора растрепанные букеты. И сам Рвокотный, стоящий на каком-то балкончике у узорными перилами и опасливо косящийся на десятки тянушихся к нему рук с хищно скрюченными пальцами. Что поделать, в выражении любви так же, как и ненависти народ ну просто-таки не знает удержу.
Ларенчук замотал головой и протер глаза. Чифирь, похоже, сыграл с ним плохую шутку. Какая площадь, какие букеты, какие поклонники?
«Роман. Я могу Вас поздравить с удачей. Вы написали гениальное произведение. Восхищен. Очарован. Очень понравилось. Ваш Гель.»
Ларенчук не стал медлить и одним кликом мышки зашел на страницу Геля. На фото сидел, роментично уставившись вдаль, шуплый мужичок с зачесенными назад волосами и крючковатым носом. Под фото размещалось немногословное кредо «Для меня все авторы гениальны! Пишите, люди, душой, пишите сердцем!»
Петр подумал-подумал, и не стал читать ничего из трехтысячвосьмистасорокапяти нетленок, наклепанных любвеобильным Гелем.
стрелки на китайских кварцевых часах подползали к пяти часам утра. Мерцание экрана отражалось в воспаленных, мучительно моргающих глазах Петра. Осторожные тараканы подбирались к чашке, наполовину заполненной массой заварки. За спиной, разметавшись на продавленном диване, накрутив себе на голову и грудь одеяло, храпел Пуськов. Иногда он начинал бить ногами и вскрикивать Ларенчук тихо говорил шшшшшш и маэстро начинал чмокать, как младенец, и успокаивался.
Ларенчук испытывал странное состояние он хотел оторваться от столбиков строчек, от рецензий на сероватом выделенном поле, от сверкающих переливчатыми каплями росы роз, от ангелов с полуобнаженными женскими грудями, от котиков в бантиках, от небритых мачо, в жестких объятиях которых изгибались сладострастные девы и не мог.
Светящийся квадрат в темноте обшарпанной московской квартиры обладал гипнотизирующим действием не хуже огня или воды. Он казался окном в другой мир мир красоты, счастья, гармонии, ярких красок и богатых чувств.
За окном тянулся рассвет, и тусклое багровое свечение только подчеркивало убогость окружающего мира. Невыспавшиеся люди брели к своим железным коням, которые тоже были когда-то символами красивой и дорогой жизни, но зябким утром тоже ставшими лишь лакированной грудой смердящего железа либо тащились к остановкам, вдавливались в автобусы и маршрутки чтобы уткнутся в светящиеся экранчики мобильных телефонов, отгородившись от давящей утренней серости.
Ларенчук собрался с силами и прижал ладони к глазам. Казалось, что под веки попал песок раскаленный песок, вызывающий огненные вспышки, расходящийся растущими кругами. Чтобы утвердить эту свою маленькую победу, Петр прошел в ванную сунул голову под хлещущую ледяную струю. Вода вернула его на землю. Он провел рукой по щеке, по колючей щетине, глянул в зеркало оттуда на него уставилась бандитская физиономия с яростными красными глазками.
Лицо, каким бы отталкивающим не было, принадлежало ему и миру, в котором он должен был существовать, и внешность стоило привести в порядок. Тем более что ледяной поток, казалось, унес часть ночного компьютерного морока, и этим следовало воспользоваться.
Поколебавшись для приличия, Ларенчук взял станок, подержал его под горячей струей, наляпал на щеки пены и уверенными движениями избавился от трехдневной щетины. Причесал торчащие патлы. Плеснул на ладонь и размазал по щекам освежающее покалывание одеколона. Прополоскал рот. Полюбовался своим отражением вполне ничего себе мужчина, вот только краснота с глаз сойдет, и вообще будет неотразим.
Грузно топая, сходил на кухню, поставил чайник, выбросил разбухшую заварку, ополоснул чашку и насыпал туда одну скромную чайную ложку чая. Сделал бутерброд с красной рыбой, пробормотав да, знаю, знаю, некрасиво, но сам ведь меня сюда притащил. Выпил под хорошую закуску рюмку водки. Налил в кружку кипятка. Решил, что количество необходимых дел за день сделано. Вернулся к компьютеру