Наконец из-за тяжелой портьеры показалась перепуганная физиономия Ёки-Пуки. Он не притворялся, а действительно был очень ошарашен. Интересно, что же так проняло нашего сорви-голову? Тремя дрожащими лапками поманил Рыбчика к себе.
Только тихо! еле прошептал он. И не вздумай открыто лезть к окну!
Рыбчик пошевелил усами и выпрямился.
Вот сюда иди, смотри в щёлочку! всё так же шепотом руководил Йокин.
Рыбчик посмотрел. На улице темно. Пусть это и Париж, ночь нигде не отменяется. Горят фонари у гостиницы напротив
Ну и что?
Ты на окно смотри! Выше! Четвёртый этаж! взмолился паучок.
В указанном окне выделялся чернотой и неподвижностью очень странный силуэт.
Теперь видишь?
М-м-м?
М-м-маньяк! Он за нами следит! Он в засаде!
Рыбчик отпрянул от портьеры. Оглянулся. За ним уже стояла толпа медведей и жадно тянула головы на коротких шеях к окну смотреть.
Там что инопланетяне? даже взвизгнула от любопытства розовая медведица.
Инопланетяне, инопланетяне забурчали и забормотали мишки.
Нет, ну что вы! Никаких инопланетян! Просто там этот обычный маньяк, поспешил успокоить всех Рыбчик. Тем, кто не знал русского, перевели.
Тут сверху на паутине, как на тарзанке, промчался через всю комнату Йокин, вопя не своим голосом:
Ой, там маньяк! Ай, боюсь маньяков! Прячьтесь, прячьтесь!
Медведи быстро залегли по берлогам. Кто где успел. Тридцать шесть тесно-тесно забились под кровать, остальные кинулись в туалет.
Мои уши! вдруг запричитала розовая медведица. Ой, отдайте, будьте так добреньки! Да куда ж они Ох, попала я
Йокин уже успел подлететь на своей паутинке к выключателю и вырубил свет. В темноте раздавалось кряхтенье, сопенье, урчание и почему-то жалобное похрюкивание.
Однако, господа, послышался из-под кровати взволнованный голос Карла Лагерфельда всё сложно. Так что давайте спать, а утром разберёмся в ситуации. Чтобы нас не застали врасплох, выставим дежурных. Кто-то хочет?
И Рыбчик, который чувствовал себя морально крайне неудовлетворительно (и не верил в маньяка), конечно же, вызвался охранять всех.
А что же Йокин?
Он очень удобно устроился в «медвежьем кабинете» Лагерфельда, вполне оценив и обтянутый кожей диванчик, и нежное пуховое одеяло, так щедро укрывшее его немытую фигуру. Он кутался в одеяло, дрожал от страха и приговаривал: «Ой, мне так страшно! Но мне так хорошо!» «Страшно»-«хорошо» качались перед его глазами, как качели, и вскоре стало одинаково приятно что страшно, что хорошо Успокоенный паучок заснул. И вот уже его храп заглушил горестное похрюкивание, пунктиром долетавшее со стороны комода.
Неловко признавать, но это так: заснул и Рыбчик, заснул на посту! Однако никто о нём не вспомнил. С утра все гонялись за Йокином Наконец схватили, и, как ни отбрыкивался, сунули мордой в окно:
Полюбуйся на своего маньяка!
Ишня! Ишнянка! Какой красивый паяц! когда Йокину что-то очень сильно нравилось, он всегда говорил «ишня» или «ишнянка». Судя по тому, что паучок употребил сразу два своих хвалебных слова, паяц был великолепен. Огромный, в человеческий рост, весь из цветных лоскутов, он висел на верёвочках в окне четвёртого этажа гостиницы напротив и, казалось, не обращал на наших туристов никакого внимания. Медведи кряхтели, потирая бока после ужасной ночи на полу ванной и под кроватью. Они уселись вокруг Йокина и решали, что с ним делать, чтобы не безобразил.
А Ёки-Пуки смотрел на них так жалобно, как только он один и умел.
Медведик с шерстью цвета какао и огромными ступнями задних лап спрашивал, как это Ёки-Пуки очутился в их компании на правах медведя.
Нет, не медведь я, ну и что?! перешел Йокин в наступление. Теперь домой, да? Или всю неделю здесь в коробочке просидеть? Деда Миша не смог, меня вот послал, чтобы всё рассказал ему, старенькому. Привет просил передать. Радовался за меня, что с вами познакомлюсь Познакомился
Ты хочешь сказать, медведь твой дедушка?
Ну да! И вон ещё его, Йокин кивнул на Рыбчика, скромно стоящего у стены.
Это правда? спросили медведи хором у кота.
Он называет нас своими внуками, подтвердил Рыбчик, предвидевший этот разговор еще дома. (Но ведь ему так очень, очень-очень хотелось повидать Париж! «Чего не удалось Пушкину, удастся мне», мечтательно приговаривал он, собираясь в дорогу. Понятно, что Йокин непростое испытание для нервов. Но «Париж стоит мессы!» утешал себя начитанный котик.)