Пожилая женщина, сидевшая напротив, долго прислушивалась к разговору, а потом, тяжело вздохнув, сказала с нотками печали в голосе:
Э-х! Дед Мы-то с тобой пожили на свете белом. По-разному, конечно, кто как, но пожили, а у него-то, она кивнула на Теремрина, и у его сверстников, почитай, только жизнь начинается, а тут Опять этот германец поганый лезет. Что б ему пусто было.
Ничего, не волнуйтесь, мы свой долг выполним! бодро сказал Теремрин, а она не ответила, только посмотрела на него как-то очень тепло и мягко, по-матерински, и, отвернувшись к окну, смахнула слезу.
Было заметно, что в Москве люди как-то очень благодушно воспринимают то, что творится в мире. То ли большой город не даёт сосредоточиться на тревогах и опасениях, то ли кажется им, уже вкусившим и удобств, и прелестей городской жизни, которая была к тому времени уже полегче деревенской, что вот так всё в мире устроено, что будет незыблемым и спокойным.
Наконец поезд остановился в Туле. Теремрин вышел на перрон и тут же увидел палаточку со знаменитыми тульскими пряниками, памятными ещё с детских лет. Рабочий поезд отходил через час. Побродив по вокзалу, накупил пряников, ну и дождался, наконец, когда подали короткий всего в несколько вагонов состав. До станции Лазарево поезд тащился долго, хотя и ехать-то всего ничего километров сорок.
Наконец кондуктор объявил станцию, Теремрин взял чемодан и спустился на низкую, едва возвышающуюся над железнодорожными путями платформу. Рабочий поезд продолжал стоять, как выяснилось, пропускал скорый, потому что Теремрин не успел дойти до станционного здания одноэтажного, выкрашенного в грязно-жёлтый цвет, или просто перекрасившегося от постоянной копоти железной дороги, как в южном направлении промчался пассажирский состав со сливающимися на скорости в сплошные полоски вагонными окнами. Дал гудок паровоз, на платформу упали клубы паровозного дыма, всё вокруг наполнилось шумом и грохотом.
Теремрин проводил взглядом скорый и, не заходя на станцию, направился к большаку, который сначала спускался в низину, а затем поднимался в гору мимо расположившейся слева от него машинно-тракторной станции. Дальше путь лежал по проселкам, по чернозёму. Радовало, что не было дождя, а то ведь в Черноземье, едва ли ни при первых дождевых струях дороги мгновенно превращались в чёрное, мягкое, скользкое маслянистое покрывало, особенно весной, когда земля ещё не совсем просохла, и осенью, когда дожди заставляют её набухать от непросыхающей влаги.
Шёл споро, легко, весело вспоминая прибаутки типа: «Пехота! Сто прошёл ещё охота!»
Наконец с возвышенности, по склону которой спускались к реке деревенские домики, увидел «каменку», дорогу, выложенную ровными, обтёсанными камнями. Сверкнул вдали синий глаз Ключей, небольшого озерка со студёной и необыкновенно вкусной водой. А скоро вдали показались высокие лозинки на косогоре, сквозь ещё не слишком сочную листву которых краснели капельки крыш.
Остановился у Ключей, присел, зачерпнул пригоршню студёной воды, напился с пылу и жару дороги, оросил лицо и, легко поднявшись, бодро зашагал дальше.
Если в дороге особо с расспросами не приставали может, потому что сосед попался грамотный, понимавший, что не всё может в это суровое и неясное время сказать военный, то здесь дело другое. Тут его ещё мальцом знали.
Конечно, в основном все в поле, но и в деревне у кого-то дела есть. Встретился ехавший на телеге по каким-то делам колхозник.
Тпрууу! остановил он лошадь. Николай, аль ты?! Ишь ведь и не узнать. Каким стал!
Я-я, дядь Кузьма.
На побывку?
В отпуск! Ну а потом к новому месту службы.
И далече?
В Белоруссию! В Западный Особый военный округ.
Лучше б не говорил. Кузьма спрыгнул с телеги, подошёл, спросил тихо, заговорщицки:
Скажи, война-то будет аль нет?
Ну что тут ответить? Как сказать, чтоб удовлетворить далеко не праздное любопытство.
Эх, дядь Кузьма, кто ж знает, будет иль не будет?
Понимаю, понимаю. То, что рано или поздно будет это всем ясно. А вот будет в году нонешнем аль нет?
Могу сказать одно, вздохнув, ответил Теремрин, очень бы хотелось, чтоб не было. Наша Красная армия перевооружается, оснащается новейшей техникой. Нам бы ещё годик-другой, да хотя бы и годик!
А ноне что ж, аль не готовы, что ль?
Готовы! Долг каждого военного всегда быть готовым, в любую минуту. Но лучше бы ещё немного, ведь промышленность только недавно стала осваивать выпуск новейшей боевой техники между прочим, лучшей в мире.