Надевай свой трофейный костюмчик, если его Милка уже отпарила и погладила, рубашечку с галстучком и отправляйся домой. Ботинки, конечно, у тебя не вполне под костюм, но, наверно, денег хватит купить новые... И вот что, совет от мужика мужику. Не кайся перед Надькой. Мне рассказал - и ладно. А то, знаешь, не хотелось бы, чтоб у вас все наперекосяк пошло. Я ведь вам кум, кажется?
- Скорее все-таки крестный... - вздохнул Юрка.
- Ну, и то славно. В общем, иди переодевайся. Через полчаса я тебя отвезу к Надьке. Ботинки где-нибудь по дороге купим...
Таран сначала отправился к Милке, в ту самую комнатуш-г ку, где они с Надькой начинали семейную жизнь.
Милка от скуки делала приседания с пудовыми гирьками в руках. Таран прикинул, что ему бы лично столько нипочем не сделать. Да, блин, есть женщины в русских селеньях!
Радости по поводу своего появления Таран не отметил. Милка зло бросила на пол гири - как только доски не проломала! - и мрачно спросила:
- За костюмчиком пришел?
- Да, - робко произнес Юрка.
- Забирай! Мог бы и сам отпарить и погладить. Ни в жисть бы не стала делать, если б Генрих не приказал.
- Что ты злая такая? - решился спросить Таран.
- Сама удивляюсь, - буркнула "королева воинов". - Вроде ты мне не муж и даже не хахаль, а вот, ей-богу, так бы и вмазала промеж глаз.
- За что, интересно?
- А за все хорошее. За то, что эта белобрысая-конопатая так на тебя глаза пялила. И вторая, очкастая-кудрявая, во сне то и дело повизгивала: "Ой, Юрик! Ой, миленький!"
- Врешь, - заявил Юрка, - не могла она такого говорить. У ней не то летаргический сон, не то вообще кома...
- Говорила! - упрямо произнесла Милка.
- Да тебе-то что до этого?! - разозлился Юрка. - Сама же сказала, что я тебе никто!
- А то, - рявкнула Милка, - что я думала, будто ты совсем чистый парень. И мне, кобыле эскадронной, нельзя до тебя, стерильненького, касаться, чтоб не запачкать. Но оказалось, что ты нормальный кобель, как все мужики. И тогда, получается, что я, блин, хуже всех, что ли?!
- Нет, почему... - произнес Таран, поскорее хватая свой костюм и рубашку с галстуком, висевшие на стуле. - Просто, ты мне как сестра.
- Ладно, катись! - произнесла Милка. - Иди, ври Надьке, что ты без нее жить не можешь...
Вроде ничего особенного она Юрке не сказала, а получилось, что Таран вышел из ее комнатки, как побитая собака.
Переодевшись в казарме под добродушное подтрунивание бойцов - вчерашняя группа выходила на занятия только с обеда, - Юрка вышел во двор и дождался Птицына около его личной "Фелиции".
Генрих тоже явился в штатском, уселся за руль и сказал:
- Позвонил твоей супруге, доложил, что ты прибыл. Вообще-то мог бы и сам звякнуть, я бы разрешил.
- Стыдно, - произнес Таран с полной откровенностью. - Как я ей в глаза погляжу?
- Что делать? - развел руками Птицелов. - Конечно, раньше надо было соображать. Только это все легко говорить, особенно когда уже за полтинник перевалило. Я, сказать по правде, в молодости намного активнее с женским полом был. Так что морального права осуждать твое нехорошее поведение у меня нету.
После этого он тронул "Фелицию" с места и покатил к выезду из части.
Когда машина выехала на шоссе, ведущее к городу, Юрка ощутил в душе какую-то особую, ранее никогда не прочувствованную горечь. Горечь успеха, что ли, если так можно выразиться.
Вроде бы все опять получилось, жив-здоров, особых царапин нет, фингалов тоже не наставили. Несколько смертей за спиной, а в тюрьму не тащат. Мозги варят, соображают, никто ими не управляет и мысли с них не считывает. Четырех баб успел поиметь, на теплоходе прокатился на халяву. Прошел через какую-то преисподнюю и на божий свет вернулся. Едет сейчас чистенький, причесанный, даже одеколоном освеженный. Ни порохом, ни плесенью от него не воняет. И едет не куда-нибудь, а к Надьке, к Алешке-пискунчику, к своим, родным людям.