Как сейчас помню, шел 1988 год год Дракона. А эта новенькая стала Той самой, о которой я сейчас говорю с тобой, дружище. В эти детские годы я помню Ёе только глазами своих друзей одноклассников. Она с иронией называет их влюбленность мягким печальным прозвищем «дружба». Я молчу и называю их дружбу гораздо правдивей. Втрескались! Если собрать всех мальчишек, которые с ней «дружили» таким образом и положить их вместе на травку, получится живописная картина Васнецова: «После побоища».
Я не буду рассказывать тебе обо всех, ты и так нас хорошо знаешь. Наверняка, толкаясь, и перебивая друг друга, они просили тебя об одном и том же. В нашем классе постепенно вырисовывалась сильная, закаленная, умная, веселая, практичная, талантливая личность. Учитывая результаты их разговоров с тобой если и кто-то созрел до таких фантазий в том возрасте; я больше склоняюсь к мыслям, что ты помогал Ей, а не нам. Староста, отличница, ироничная и умная, укладывала наших штабелями. Вытирая пот со лба, она стаскивала тела пронзенных стрелами амура подальше в угол класса и пересаживалась с места на место, чтобы сбивать прицелы восторженных взглядов со своей спины, затылка и аккуратного профиля. Я вспомнил про Игоря, потому что между нами тремя произошел презабавный случай. Понимая, что ты дружище ему совершенно не помогаешь в амурных делах, этот добрый, сильный и большой, простоватый толстяк обратился ко мне за помощью. Он не знал кто сочиняет коварные дразнилки, и как однороддомовца умолял о субсидии.
Живописные горы Архыза окружали детский палаточный городок. Ночи ясные и довольно прохладные. Небо было таким звездным и бесконечным, что не хотелось моргать лишний раз. Светлячки падали одна за другой, и если бы я знал, что на каждую можно загадывать желание, был бы сегодня миллионером. Высокие, стройные сосны невероятно пахли хвоей, выветривая из нас болезни и печали. Большие черные муравьи непрерывно тащили пленных насекомых в свои норки личинкам на ужин. Крупные ручьи справа и слева журчали песни, создавая глубокий стереоэффект, смывая с песком остатки еды с наших мисок. В одной из палаток готовился заговор против девчонок. Темнело. Тоскливый взгляд Игоря впился в мое лицо, преступный шепот раскрывал замысел. Я плохо понимал, чего он хочет, потому, что злился на него и на Нее. Вчерашняя ночь и весь последующий день, благодаря Игорю, были испорчены. А все из-за старосты.
Это случилось под утро, я проснулся насквозь промерзшим. Ворочался в промерзшем древнем спальном мешке, пытаясь разогнать кровь в окоченевшем теле. Руки тщетно шарили в темноте в поиске одеял, которые вечером я предусмотрительно взвалил на себя в надежде пережить холодную ночь. Одеяла исчезли. Коварный вор определил молодость на гибель в ледяном мраке. Последние остатки теплых мыслей придумали единственный способ спасения. Я начал двигать руками и ногами, будто маленький жук перевернулся на крылья и дергает лапками. Как только меня переворачивало на живот, я принимал прежнее положение на спине и снова дрыгался. Так и заснул, обещая себе днем расправиться с злодеем. Утром, молча и зло искал свои одеяла. Я перерыл весь палаточный городок, сосновый лес, обыскал муравейник с гигантскими чёрными муравьями. Заглянул даже на дно ручья. Тщетно. Придется громко верещать и скандалить с людьми, выставляя себя дураком. «Пропали мои одеяла, я обречен, кто вор?!» дрожал я теперь от злости.
Прежде, чем продолжить, мой друг, я должен рассказать тебе о том, в какую почву сажали зерна воспитания и любви учителя в нашей начальной школе. Почему, закончив третий класс, мы были похожи на маленьких диких кусачих щенков. Буквально три эпизода расскажут тебе о многом. Однажды кто-то из родителей принес в класс записанные на грампластинках речи Ленина на каком-то партсъезде. Пластинка хрипела, шипела и разобрать можно было только одно слово «товарищи». Через двадцать минут внимание детей совершенно разрушилось, шелест детских голосов постепенно стал пропитывать атмосферу класса. Сильный удар кулака по столу мгновенно остановил наши непоседливые глаза, строгая угроза вернула страх непослушания: « Сейчас вы все будете пересказывать услышанное!» Пластинок было три, примерно по тридцать минут. Пытка Ильичом продолжалась еще час.
Время урока было святым, оно принадлежало только учителю. Строгие замечания постоянно трамбовали детские души. Дисциплина была железная, говорить можно было только ответами на поставленные вопросы. Иначе наказание замечание, двойка, угол или самое страшное родители в школу! Ближе к концу урока, Лешка вдруг заплакал. Боясь спросить разрешения, он долго терпел, и вот чуть-чуть до звонка не хватило сил. Брючки были мокрыми. Надул. И теперь прикрываясь руками, он получал за то, что не отпросился. Ага, попробуй, отпросись! Страшно. Помню, я невероятно сочувствовал ему.