- Вера Николаевна, распойте меня, я иду на конкурс!..
- Господи, в каком ты виде - вся растрепанная. Какой конкурс?
- В Большой театр, в молодежную группу. Я уже говорила с жюри, в четыре часа надо петь, сейчас уже два, скорее, скорее!.. Что вы молчите, о чем думаете?
- О тебе... Хотела я с тобой еще год поработать, но, видно, такая твоя судьба. Ничего, не пропадешь, ты уже можешь заниматься сама. А что до конкурса, то не сомневайся - тебя примут, ты уже готова. Ну, начнем...
Распела она меня, дала мне последние наставления: при филировке не опускать дыхания, держать высокую позицию при переходных нотах, piano на дыхании, при сложном ходе на верхнее "до" дыхания не зажимать... Сохранять холодную голову...
Бегу по Невскому и повторяю себе: только ничего этого не забыть, только помнить все время на сцене о Вере Николаевне.
Пришла с Людой в комнату жюри:
- Мы готовы.
- Вы со своей пианисткой? Не полагается. У нас здесь лучший концертмейстер Большого театра, он знает наши темпы - нужно петь с ним.
Я уже нервничаю, огрызаюсь:
- Я очень уважаю вашего пианиста, но я привыкла работать со своим аккомпаниатором, она знает мои темпы. Я артистка.
- Хорошо, идите.
"Господи, помоги!" - вышла на сцену, сразу взяла себя в руки: "Надо с первых же звуков создать нужную атмосферу, ввести слушателей в мой мир... и сдерживать темперамент... всегда холодная голова..." Итак, романс Рахманинова "О, не грусти"...
Я запела тихим, бесплотным голосом:
О, не грусти по мне...
Я там, где нет страданий.
Забудь былых скорбей
Мучительные сны...
Голос умершей, обращенный к возлюбленному... Воздушный звук, почти без вибрации... Чувствую, что в зале замерли (уже в театре Хромченко все вспоминал, что он буквально похолодел, когда я запела).
Дальше голос должен набрать силу. В покинувшую этот мир душу постепенно как бы вливаются былые жизненные соки, когда она просит: "О, не тоскуй по мне..." - и дальше, с затаенной страстью, вибрирующим приглушенным шепотом, боясь, чтобы не услышали, она ему признается:
Меж нами нет разлуки...
Я так же, как и встарь,
Душе твоей близка,
Меня по-прежнему
Твои волнуют муки,
Меня гнетет твоя тоска.
И, уже не в силах скрыть, как памятна ей оставленная плоть, со всею страстью:
Живи! Ты должен жить?..
И если силой чуда
Ты здесь найдешь
Отраду и покой...
И, как последнее "прости", на кульминационном си-бемоль (величие смерти - ибесконечность жизни в ней):
Так знай, что это я
Откликнулась оттуда...
После этого успеть моментально переключиться мыслью и звуком, как бы опоминаясь, и закончить широко, умиротворенно:
На зов души твоей больной.
Закончила. В зале тишина. Никто ничего мне не говорит. Не просят петь еще... Значит, не понравилась? Шепотом спрашиваю Люду:
- Больше ничего не нужно, что ли? Она растерянно отвечает:
- Не знаю, спросите...
Я обращаюсь в зал, к жюри:
- Больше ничего не нужно?
- Что вы! Пойте, пойте - мы ждем!
"Аида" - здесь уже совсем другие задачи. Нужно уметь филировать высокие ноты, петь полным, насыщенным звуком а расчете на большой оркестр, иметь звучащий нижний регистр. Все - крупным масштабом. Над арией я работала с Верой Николаевной очень много, отшлифована была каждая фраза, и, когда после высокого "до" замерло в pianissimo последнее "ля", зал загудел:
- Кто такая? Откуда?..
В самом деле, никто меня не знал. В Ленинграде я не выступала, только в области, и в областной филармонии меня знали как эстрадную певицу,
В общем - сенсация. Меня - в комнату жюри:
- Консерваторию окончили?
- Нет, я там не занималась, брала частные уроки, пою в концертах, раньше четыре года пела в оперетте.
- В оперетте?!
Час от часу - новые открытия.
- Мы сегодня уезжаем в Москву, второй тур будет в Большом театре, вы сможете приехать?
- Конечно, смогу.
- Ждите вызова...