Место, где обычно выбивал отец ковер, было занято неизвестным двухметровым мужчиной, который повесил на металлическую трубу не менее длинную ковровую дорожку и маленькой щеткой счищал с нее грязь, смачивая ворсовую часть щетки в маленьком красном ведерке. Отца во дворе уже не было. Дядя Коля тоже не просматривался.
Я вышел на кухню. Мама в этот момент что-то жарила на сковороде. Она стола лицом к плите, я слышал, как пузырилось масло и заметил, что справа от нее на столе образовалась горка светло-коричневых оладьев.
У меня сразу потекли слюнки. От них шел пар и дурманящий аромат. Я не сдержался и на цыпочках прошел к столу. Раньше у меня всегда получалось. В этом было что-то шпионское и таинственное, тем более это было запретно, а, как известно запретный плод так сладок, он напоминает вкус жареных оладьев. Правда у мамы за столько лет тоже удачно получалось ловить меня на этом. И вот, только я, схватив один оладушек, положив его в рот, а второй удерживая в руке, стал ретироваться в сторону, тут она как повернется и как посмотрит на меня таким огненным взглядом, что я ни с того ни с сего начал говорить какую-то околесицу.
А что, папа уже справился? Справился с ковром. С ковром и двумя ковриками. С двумя ковриками я хотел помочь. Видишь, я даже папины штаны одел, чтобы он понимал, что мы одна команда.
Мама остудила свой взгляд, умерила в себе количество огня, принятого не только от моего шалопайства, но и от горячей плиты и уже спокойно, с долей иронии произнесла:
Соль нормально?
Нормально, ответил я и проглотил блинчик, не успев его разжевать скорее от неожиданности, чем от испуга.
А сахар? продолжила мама, не останавливаясь точно как на допросе с пристрастием.
Как всегда тютелька в тютельку, я отступал назад, но мама продолжала буравить меня своим то загорающимся, то тухнущим взглядом.
Тютелька сахара и тютелька соли соответствует норме?
Этот вопрос был с явным подвохом. Она хотела спросить «и это нормально, что вы, молодой человек, еще не приняв ванну, бросаетесь к столу, за который никто еще не садился».
Я не знал чем крыть. Многие дети превосходят своих родителей в умении переговариваться, но я, к сожалению, не был из их числа.
Тебя же не убедишь. Здесь нужен папа.
И я как в сказке уже тут! возник на пороге папа, и мне стало так хорошо, что я тут же поцеловал маму, она зажмурилась и ослабила хватку, а я же нырнул в образовавшийся проем.
Папаня! воскликнул я и бросился в сторону прихожей и предстал перед отцом в воскресном прикиде, надеясь на его достойные оценки.
Что ты делаешь со мной? Будь добр, сними это! закричал отец. Он вытянул руку и медленно начал направлять ее на меня. Ковер в его руке напоминал оружие, а он сам был похож на пришельца, у которого было уязвимое место, связанное с желтым цветом. Глаза режет.
Он театрально вскинул руки, из рук выпал ковер и пакет, откуда выглядывал белый уголок бумажной упаковки.
Перед тем как собраться на кухне, для того, чтобы позавтракать отведать запретный плод в виде блинчиков, папа решил сделать объявление. Он так и сказал:
Я не сойду с этого места, пока не сделаю объявление!
Я стоял в прихожей и прикрывал желтые штаны, которые так нехорошо подействовали на отца. Я понимал, что это всего лишь игра, но он все делал так натурально, что я в очередной раз верил и попадался.
Даже мама вышла из кухни с лопаткой для жарки и с интересом замерла в проеме.
Отец топнул ногой, откашлялся и сказал, прямо в прихожей, поставив одну ногу на принесенный ковер, а с другой скидывая уличные туфли.
Дорогие мои, начал он.
Может за столом скажешь? пыталась вставить мама.
Цыц, женщина, резко сказал отец. Он поменял ногу и теперь был похож на танцора, который застыл для снимка в местную газету. В общем так. Институт в Беркли, штате Калифорния, дает мне место в своем вузе, а также хороший дом в пригороде, еще не все, машину и знаете, я почти согласился на это.
Он открыл рот и с таким задором смотрел на нас, нервно то ли дергая, то ли кивая головой, ожидая от нас реакции. Мы же с мамой стояли и кардинально отличались от папиного безумного состояния, похожего на дрожь тела после душа в сырой комнате.
Почти согласился, добавил папа, потому что еще осталось ваше согласие. Итак? Мы переезжаем? А? Ура! Ну?
Возникла пауза. В нашей семье такого рода паузы возникали редко, а если и возникали, то за ними следовал громкий смех или «я дольше, я дольше», играя в игру-молчанку.