Он стоял рядом и смотрел на нас.
Милиционер.
Взрослые в таких случаях седеют. Маленькие мокреют.
Я помню огромную скорость, с которой побежал.
Шесть лет, всю мою жизнь, когда я вел себя плохо, родная бабушка грозилась отдать меня милиционеру. И когда я повел себя совсем плохо, он-таки явился взять мою душу!
В возрасте трёх лет я три дня провёл в больнице без мамы.
Я не был особо впечатлён.
Просто год кричал по ночам.
Теперь же, я был испуган на клеточном уровне. Я убежал, как Наполеон на Березине, побросав всё, что награбил. Милиционер приходил потом в наш двор и задавал вопросы.
Я стоял за шторой с пульсом 200 и ждал, когда ему подымут веки, и он ткнет в меня пальцем.
В Белоостров больше не ездил.
Бабушка Паня, в ответ на мои просьбы, сказала, что схоронённые патроны не нашла.
Почему мы просим, Боже,
Отпуск, новое авто и квартиру подороже?
Купим, выдохнем и, всё же,
Подойдя к окну, итожим:
За стеклом одно и то же.
То есть то же, но не то.
Диванный ужосс
Я тот ещё папаша.
Помню, дочкам пять и восемь лет было.
Играем в прятки, пока мама обед готовит. Вожу я.
Прятки в малогабаритной трёхкомнатке, уже сами по себе, игра, развивающая интеллект! Через полчаса не найти ребёнка с первого тыка архисложно, но стараюсь.
Откуда я их только не выковыривал.
Устали девчонки и пошли на кухню к маме.
А я сижу на разложенном диване, и в голове мозги опять борются со здравым смыслом. Если, думаю, откинуть плоскую крышку дивана, то я легко помещусь в поддиванное пространство и крышку за собой, как Дракула гроб, аккуратно закрою.
Пусть поищут папу не всё же мне водить! Фига с два догадаются.
Сказано сделано.
Лежу.
Лежать пришлось долго, но пришли и забыли про прятки!
То есть старшая недоумённо пробормотала: «Где папа?», но на этом всё и кончилось!
Пофиг им, куда папа делся из квартиры!
Лежу.
Встали у дивана и бормочут свои девчоночьи разговоры.
Лежу.
И, всё отчётливей осознаю идиотизм ситуации:
они обо мне не подозревают. Даже, если кашляну тихо испугаются, заплачут, и сковородкой от супруги я получу, а лежать устал, затёк весь. Ни шанса как-то интеллигентно выбраться.
Надоело, босая пятка старшей дочери рядом. От нечего делать протянул руку и коснулся.
Тихо стало, прервался их разговор.
Видимо, старшая в лице поменялась потому, что младшая ей (слышу):
«Ты чего?».
«Кто-то меня за пятку тронул!»
Она это говорит таким тоном (из фильма ужасов), что меня начинает распирать хохот.
Понимаю, что стремительно набегает Армагеддон взорвусь от распирающего смеха сейчас и «Господа, надо же что-то делать» (с) начинаю поднимать крышку дивана, содрогаясь в пароксизмах хохота (осознание ужаса ситуации сжимает горло спазмом).
Диван дрожит, я хохочу утробно и, вылезаю рукой из под открытой крышки, пытаясь встать из «чрева».
Такое, знаете ли, маньячное «ХО-ХО-ХО» с оттенками низкобюджетного Санта-Клауса.
Как они орали.
Удивляюсь, что не примчались соседи.
Забились в кухне у жены в угол.
Успокаивали часа два.
Жена неделю не разговаривала и до сих пор вспоминает.
А я ведь просто не хотел испугать.
Искушение Л
(сон в летнюю ночь)
Он умирал,
повторил Старик.
Мы встретились в загородном клубе «Весна», где тенистые аллеи скрывали загорелых древних мальчиков и девочек в белых шортах и таких же рубашках-поло. ЗОЖ, массаж, йога три столпа зелёной и бодрой зрелости, мозолившие глаза на главной странице сайта клуба. Зрелость и точка. Термин «старость» табуировался начисто.
Дорого.
Но, для себя ведь, любимого
За меня заплатило издание. Изданию умереть как понадобилась моя умеренно-ироничная статья про постаревших и разбогатевших хипстеров, отчаянно цепляющихся за лохмотья прошедшей молодости.
Я сидел за столиком клубного кафе третий час и понимал, что чужие деньги потрачены зря. Не выйдет статьи. Я просто слушал Старика.
Ему было, наверное, под семьдесят. Ботокс, ослепительные имплантаты во рту, упражнения и загар делали его шестидесятилетним, но, казалось, что шамкает печальная мумия. Наверное, неверная полутьма кафе играла шутки. Полу-тьма (полу-свет?) от листвы каштанов, в которой бодрые молодящиеся существа пили фрэши и минералку.