Сидоров, действительно, оказался Сидоровым. Он пересдал историю КПСС с «двойки» на «четвёрку», неожиданно уверенно получил крепкий «трояк» по высшей математике и математическому анализу, по механизации дренажно-мелиоративных работ ожидаемо и заслуженно получил «отлично». Философия и иностранный язык виделись Брехману очевидным препятствием в прохождении Сидоровым «кандидатского минимума», но аспирант и здесь сумел удивить своего профессора.
Из далёкого леспромхоза, в котором директором трудился старший брат Сидорова, в адрес институтского садоводческого товарищества «Советский водник» прибыло несколько вагонов с пиломатериалами, а первыми из рук Фёдора Ивановича накладные на дачный дефицит получили в ректорате, конечно, кафедры философии и иностранных языков. Остальные кафедры тащили самодельные лотерейные билеты и рвали на себе волосы, потеряв такого аспиранта. Теперь Сидорову хоть диамат, хоть истмат, а хоть и мат-перемат, не говоря уже про английский или немецкий, да хоть китайский не то что «кандидатский минимум», у него был в кармане «кандидатский максимум». А ведь у Сидорова ещё оставался не задействованным по-крупному (продуктовые посылки с копчёными язями для студенческого преферанса под пиво не в счёт) дядя начальник рыболовецкой артели в Сторожевске на реке Вычегда, где, оказывается, до сих пор не перевелась стерлядь. Брехман, зажмурившись и выставив наружу свой горбатый нос-клюв, представлял, какой банкет сможет закатить Сидоров с такими родственниками из Коми АССР по случаю своей защиты.
А то, что она состоится сомневаться не приходилось. Иногда в порыве честности Брехман признавался самому себе, что с учеником ему повезло.
«Это, точно, Моисей меня навёл сразу взять Федю!» благодарил божественного поводыря Семён Наумович.
«А ведь потом, через пару дней, Долбоколов прислал с рекомендацией этого как его а Беляускаса, типа отслужил срочную в Советской армии, достоин пополнить ряды советской науки,» вспоминал с содроганием Брехман.
Перед его глазами, как будто встреча была только вчера, всплыл унылый образ печального литовского хуторянина Арвидаса Беляускаса с погасшим взглядом упахавшейся за сохой клячи и опущенными в пессимистической безнадёге впалыми бледными щеками и кислой рожей сыровара с лопатой. Обиженно выпяченная вперёд нижняя губа говорила о том, что обычно весёлая на втором году служба в стройбате до самого дембеля не хотела отворачивать от него свою жопу. Кличка «Уксус» прилепилась к Беляускасу навечно.
«Ты помнишь, мойшэ, как выглядела ског'бь евг'ейской нации, когда он, как поц, спустился с гог'ы Синайской и объявил, что г'азбил Скг'ижали и не запомнил всех заповедей по пог'ядку! А мы тепег'ь мучаемся с гг'ехами, то ли своими, то ли чужими! жаловался как-то на Долбоколова Брехман Кильману. А этот ещё Уксуса на кафедг'у подослал мне что, своего в жизни не хватает что ли?»
Так что с Сидоровым всей лаборатории НЛНХиПК, а не только куратору-профессору, повезло. Сидоров был двужильным: он не только перелопатил всю институтскую библиотеку по кавитации, но и подписался на какие-то журналы по авиации, где тоже использовались полезные эффекты данного феномена, и не отказывался подменить Брехмана на семинарах. Но это было не самое главное.
Ну что, пишешь диссег'тацию? Когда напишешь пег'вые две главы, обязательно покажи мне, уходя с работы, Семён Наумович постоянно напоминал аспиранту о приближающемся часе «икс». И не забудь о пг'актическом аспекте нашего экспег'имента. Кавитатог» должен быть пг'омышленного масштаба!
Да-да, конечно, соглашался Сидоров, косясь на жалкий пол-литровый прототип, который пылился на полке наставника.
А проводив профессора и всех остальных домой, Федя запирался в лаборатории на всю ночь.
И однажды этот час «икс» настал. Нет, до защиты кандидатской было далеко, но зачем-то Сидоров, заглянув на кафедру, заговорщицки позвал и Брехмана, и Кильмана, и даже подвернувшегося бесцельно, но целенаправленно слонявшегося по коридору Долбоколова.
Вот, смотрите, сделал! Теперь можно писать диссертацию! торжественно произнёс Федя.
Ни хрена себе струя! не смог удержаться от комплиментов Долбоколов.
Представители же интеллигентской части профессуры привычно прищурились и молчали. На специально сваренных из рельс подставках-козлах лежал, сверкая нержавейкой, кавитатор. Он был размером с ракетную боеголовку не меньше метра в длину. Про вес кавитатора можно было не спрашивать. И так было ясно если не прибьёт, то придавит наверняка, не хуже асфальтоукладчика. А уж с завихрением точно должно быть всё в порядке в «улитку», похоже, могла поместиться человеческая башка целиком.