Он махнул рукой в сторону белого современного унитаза рядом с такой же душевой и раковиной. Все это компактно расположилось в противоположном углу комнаты и скрывалось за перегородкой из мутного стекла.
Я вздохнул, подошел к своему креслу и положил руки на спинку.
А давай лучше выпьем, сказал я. Хорошего коньяку.
Это прямо волшебство какое-то! Виктор написал запрос в планшете, как в приложении по доставке еды. И через пять минут заказ не принес курьер, нет, он просто возник перед нами на журнальном столике, словно все время здесь и стоял. Я с осторожностью и трепетом первооткрывателя откупорил душистый напиток. На закуску мы заказали много сыра и хамона. Всегда мечтал объесться этим досыта. Судя по уникальности доставки, еду тоже произвел компьютер. А может ее телепортировали из местной кухни?.. Но я не стал томиться в догадках, если честно никогда не интересовался, как работают технологии. Главное, что на вкус она была нормальная. А бокалы были настолько чистые, что мои руки на фоне их показалась мне очень грязными.
За что будем пить? спросил Виктор.
Он уже держал свою порцию наготове, пока я мыл руки в раковине.
Даже не знаю за что можно выпить в нашем положении, сказал я, возвращаясь.
Хм а за что ты пил в обычной жизни?
Я на секунду задумался. В голове пронеслись какие-то банальности, совершенно бессмысленные теперь, и я раздраженно ответил:
Давай обойдемся без тостов.
Я плюхнулся в кресло и взял бокал. Вдохнул букет, но он почему-то не вызвал у меня никакого предвкушения.
Виктор усмехнулся.
Ладно, тогда будем честны друг перед другом. Выпьем за то, чтобы смерть пришла попозже, и мы сполна насладились нашими возможностями.
Звон бокалов и мы пьем. Коньяк вроде хороший, но я опять-таки не ощутил удовольствия. Виктор же напротив смаковал. После пары глотков и кусочка хамона на лице его застыло удовлетворенное выражение.
Знаешь, я тут подумал Он пережевывал. Кстати, еще 50 лет назад, когда люди активно строили гуманистическое общество, смертная казнь воспринималась дикостью. И только недавно в ряде стран сообразили, что поддерживать гуманизм можно эффективней, если люди станут бояться быть не гуманными. Некоторым народам просто сложнее адаптироваться под новые традиции из-за менталитета и старых установок, с которых переход был слишком резкий. Мы как раз такой народ. Но к чему это я?.. Виктор застыл, копаясь в собственном рое мыслей. Ага А вот раньше, когда смертная казнь была еще популярна, существовала традиция, по которой осужденным разрешалось последнее желание. Например, хороший ужин. Он повел рукой в сторону нашей еды. Так вот, может, у нас это то же самое, только в умноженном масштабе? По крайней мере, почему бы так это не воспринимать?
Во время разговора Виктор причмокивал. Похоже, кусок мяса застрял у него в зубе, и он тщетно пытался достать его языком.
Мне вдруг стало противно от его самодовольства. Он сидел тут в своем смокинге, среди мебели богатых поместий девятнадцатого века, и разглагольствовал, словно все это была какая-то игра. Словно это было шоу, а он вдруг заделался его ведущим. Смерть ему была побоку, он не чувствовал ее привкуса. Единственное, что его сейчас занимало это привкус хамона и коньяка. Но почему я так не могу? Действительно, чего кичиться и создавать из этого романтическую трагедию, когда все, что от меня требуется это просто расслабиться и насладиться «данными мне возможностями»?
Женя, давай по второй, нарушил тишину Виктор.
Я налил нам обоим, поднял бокал и произнес:
За обращение.
Что-что?
За то, чтобы перед смертью мы обратились в тех, кем хотим быть.
А-а, понимающе кивнул собеседник. Здесь ты можешь быть, кем захочешь.
Я выпил, вторая порция показалась насыщенней первой.
Кем захочешь это да, но я имею ввиду, чтобы стать самим собой. Хотя бы перед смертью, сказал я.
Виктор откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди. Снисходительно улыбнулся, во взгляде сквозило пренебрежением.
Ага, опять эти тщеславные мысли, сказал он. Бежать в будущее от теперешнего, стремиться к новым, наивным версиям себя. Эти иллюзии так чисты и прекрасны в своей дальней перспективе. Но все это от неспособности принять действительность.
Я опешил.
Мне кажется, ты вообще не понял, о чем я говорил, промолвил я, все еще держа в руке пустой бокал.