Привет, мам. Буркнул я, лишь бы она удалилась.
Хорошо хоть многочисленные складки на одеяле, дополняли главный горный вулкан этой местности. Я был спокоен.
Вставай соня! Она даже не пыталась уйти.
Дай мне секунду, мам.
Нет, конечно! Зачем уходить? Ей нужно было стоять так же, как моему продолговатому шарику с гелием. Они, как сговорились. Ну, ей богу!
О, нет! Подумал я. Она идет ко мне.
Я заерзал, создавая сейсмическую подвижность горной местности.
Хорошо, что она остановилась. Подумал я с облегчением.
Мама действительно встала, как вкопанная. Она что-то вспомнила. И решила вернуться туда, откуда пришла. Скорее всего, на кухню.
Я доерзал до той степени, что практически разгладил свой горный массив из одеяла. Оставив лишь две горы на выбор. Ну ладно, горки.
И как ей это удается? Подумал я. Она же сама была подростком. Но сейчас она жестко тупит, лишая меня личного пространства.
Волнение ушло, она стала уходить. Но в последний момент, она поменяла направление ступни, и мимолетом прошла мимо меня. Она решила ущипнуть меня. Но не по щеке, как все нормальные мамы, а именно за складку одеяла.
Бывает везение! Думал я, когда она ушла, ущипнув пустой кратер, из одного только одеяла. Ну она, конечно, стрелок. Носится в своем взрослом мире, позабыв, какой сама была. И стреляет по моей мишени подростковых проколов. Жестко!
Как только она ушла, этот засранец, тут же сдулся. По-видимому, гелий испортился. Стух.
Как всегда, все в этой жизни бьет наповал. Ворчал я.
Я заправил постель, скомкав ее в одну кучу. Скорее всего потому, что любил получать люлей от мамы, за мою небрежность. Тайно скрывая это, и не признаваясь всему остальному миру: «Я мазохист!»
Сегодня был выходной! И я точно это знал. Лучше даже, чем свое имя. Взрослый мир, в который я начинал вступать, приучал меня к сексу с ним. Причем, я всегда, почему-то, занимал лишь пассивную сторону. Этот господин любил изнурять своих псевдо-друзей, чтобы им потом, даже один день отдыха, казался раем.
Я не отставал от других. Исправно пахал в школе, лишь иногда засыпая на уроках. А точнее, все утреннее время.
Сегодня-то я оторвусь! Думал я, когда помимо зубов, подмывал еще и между ног, что случалось не так часто.
Подростки хорошо устроились, скажу я вам. Объясняя свою половозрелую вонь переходным периодом. Это сейчас я знаю, что воняет лишь тот, кто не моется каждый божий день. Хотя бы, просто водой. Ну хотя бы, влажной салфеткой. Ох уж эти салфеточки.
Стоп! Я отвлекся.
Я вошел в кухню, плюхнулся на стул. Выловил из тарелки самое вкусное, а именно ароматный жирок, от хорошо прожаренной яичницы с колбасой. Макая в него свежим хлебом. Благо, совдепия дарила чудное время горячей и мягкой заводской черняги. Покидал в топку скукоженную колбаску, похожую на шляпу гриба. Выпил свой чай. И поблагодарил маму, при этом заботливо поцеловав.
Она явно таращила на меня глаза.
Я, как и любой подросток, не любил это обрядческое поглощение пищи, что прививали нам с детства.
Но только не сегодня. Подумал я. В этот день все должно быть гладко. Послушный я беззаботный вечер с друзьями.
Я даже в комнате прибрался. Распихав все, в самые темные углы моей комнаты, натыкаясь на старые заначки, и измазывая чем-то руки. Сделал домашку, изначально удалив некоторые записи в дневнике. Показал маме, а вернее похвастался своей гениальностью.
И начал готовиться к вечеру.
Мы не жили богато. Поэтому, мой гардероб состоял из перешитых, мной же, вещей. В основном отцовских. Он исчез когда-то, а соответственно пропала его привязка к этому барахлу. А я из него, сделал рукотворные шедевры. Не знаю, как это смотрелось со стороны, но делать было нечего. Тем более, мне нравилось.
Я всегда часами крутился перед зеркалом. Эта привычка у меня осталась с раннего детства. Когда я надевал бабушкины огромные, солнцезащитные очки, размера «Тортилла». На голову цеплял хлебницу. Брал в руки веник. И исполнял любимые песни, нескучных певцов.
В моем гардеробе даже хранился красный шерстяной пиджак, все той же бабушки. Который я ушил. Перешил пуговицы на другую сторону. И хранил на лучший праздник подростков. Выпускной!
Вот таким было мое счастливое детство. И это не сарказм. Это была самая золотая пора в жизни.
Я аккуратно выгладил свои любимые, голубые брюки. Погладил водолазку. Причем вторую. Первую, по традиции, я сжег. Они быстро растворялись под подошвой утюга, если стоял максимальный режим. Синтетика тех времен, кутала весь земной мир.