Да ну тебя! отмахнулся Павел
С кавказцами шутки плохи.
Шагай. Шагай, давай лучше, сказал кому-то Павел.
А как насчет разговора? снова спросил Иван.
Да какой с ним сегодня разговор, ответил за участкового кочегар.
Оклемаюсь зайду, пообещал Павел. Иван Филиппович посмотрел на него озадаченно и направился к выходу.
***
Придя домой, Иван первым делом наказал жене, чтобы к вечеру непременно приготовила что-нибудь вкусненькое.
Павел Егорович в гости придут, пояснил он. Побеседуем Так-то он человек неплохой и родители у него были люди приличные, работящие. Только выпивает он лишнего.
Ну да кто сейчас не пьет-то, отозвалась Евгения Семеновна примирительно, лишь бы не дрался.
Женится остепениться, согласился Иван.
Разве что.
Весь вечер в тот день Евгения Семеновна хлопотала на кухне возле стола. Выбегала то в погреб, то в клеть, но, кажется, не от радости металась по дому, от беспокойства: ладно ли они с мужем поступают, насылаясь девкой этому проходимцу. Он хотя и милиционер, но забулдыга порядочный, вот и оружие свое потерял неизвестно где. Как на такого положиться? А Верка, она хоть и странная немного, но зато красавица и по хозяйству всё может. Неизбалованная. Эх, если б не болезнь не видать бы ему Верки, как своих ушей.
В семь часов вечера проскрипели по сеням старого дома Ивана Филипповича новые яловые сапоги местного милиционера. У Евгении Семеновны от этого скрипа сердце застучало прямо в висках. Идет супостат за ее лебедушкой, за ее красавицей ненаглядной.
Можно к вам? раздался из-за двери уверенный голос милиционера.
Заходите, заходите, враз откликнулись ему супруги Голенищины. Мы вас заждались.
Здравствуйте, поздоровался милиционер, шагнув за порог и приглядываясь к незнакомому жилищу.
Проходите к столу.
Да нет, что вы, я так поговорить зашел.
Проходите, не стесняйтесь, пригласила его Евгения Семеновна вторично. Сейчас поужинаем вместе и поговорим. Да вы снимите пиджак-то. Без него свободнее. Дома у нас тепло Проходите, садитесь.
Стол в тот вечер у Голенищиных и, правда, был отменный. Он чем-то походил на яркий натюрморт с одной знаменитой картины голландского мастера, репродукция которой висела в местной столовой с незапамятных времен. В центре стола у Голенищиных сегодня возвышалась красивая бутылка шампанского из тёмного стекла, рядом с ней притулилась простоватая пол-литра водки в алюминиевом берете, а кругом теснились салаты и закуски, копчености и солености; жареная рыба и холодец, клюквенный морс и вишневый компот. Видя всё это обворожительное изобилие, Павел Егорович многозначительно потер руки и восхищенно произнес:
Такого я не ожидал. Наготовили, как на свадьбу Даже неудобно как-то Неужели из-за меня это всё?
Жена постаралась, разъяснил Иван Филиппович с довольной улыбкой. Она у меня мастерица. Да и Верка вся в неё пошла. Тоже готовить-то умеет.
Сади гостя да угощай, потом объяснять будешь, посоветовала мужу Евгения Семеновна. А то стоит человек у порога и ждет. Неудобно.
Да, да, Павел Егорович, присаживайтесь.
Павел Егорович хотел было для приличия вначале присесть на диван, немного побеседовать о том о сем, но хлебосольные супруги не позволили ему это сделать. Почти силом усадили за стол. И первое время за столом Павел Егорович с явным интересом смотрел по сторонам. Его внимание привлек книжный шкаф, до отказа заполненный разноцветными книгами в кожаных переплетах. Потом он задержался взглядом на картине Шишкина «Дождь в дубовом лесу», и ему даже показалось, что нечто подобное он уже видел когда-то, только в реальной жизни. И эту туманную даль, и эти лужи, и блестящую от влаги нежно-зелёную траву. Он даже испытал тогда то же чувство просветленности в душе, которое пришло к нему сейчас при взгляде на эту картину.
Первую рюмку, как водится, выпили за встречу. Вторую за родителей. Иван Филиппович стал вспоминать, как ездил с Егором Петровичем Большетрубным на рыбалку поздней осенью, когда сорога скатывается с озер. Рассказал, как много они тогда поймали. Егор был отменный рыбак, каких сейчас не сыскать. Павел, слушая его, прослезился и стал вспоминать своё послевоенное детство, где не было, кажется, ничего примечательного, однако для Павла это была целая эпоха, в которой важное место занимал отец. Павлу вспомнилась маленькая местная пристань, баржи и пароходы, цыгане и пьяные мужики возле пивного ларька, рассуждающие о прошлой войне. Из своего детства Павел почему-то хорошо запомнил, кто с кем подрался и когда, кто утонул, кто замерз, не дотянув до дома два десятка метров. У Ивана Филипповича в памяти осталась суровая трагедия войны, у Павла тоскливая драма послевоенной жизни, но по силе впечатлений они почему-то казались сейчас равнозначными.