***
И вот, когда все уже привыкли, что Верка Голенищина всего лишь женщина со сдвигом, с приветом странная и одновременно загадочная, с которой лучше лишний раз на улице не встречаться. Когда деревенские забулдыги стали открыто подшучивать над ней в самых людных местах, она открыла в себе необычную способность ощущать чужое волнение на расстоянии. Например, однажды она ясно почувствовала, что к дому родителей кто-то приближается, и этот кто-то сильно переживает, как его встретят.
К нам гости, весело сообщила она отцу и подбежала к ближнему окну, из которого могла рассмотреть небольшую часть по-зимнему белой улицы.
Какие гости? с недоумением спросил отец.
Не знаю, но ты иди, встречай. Иди, иди скорее.
Отец в растерянности замер на несколько секунд возле стула, с которого только что встал, потом оделся и двинулся в сени. Из сеней поспешил на улицу, а там, в конце заснеженной дороги, увидел возвращающегося из армии сына. Всё это было так неожиданно и так приятно, что Иван Филиппович напрочь забыл о странной способности дочери предвидеть события.
Но примерно через месяц Вера вновь напомнила о себе. В колхозной конторе на этот раз лихие люди распотрошили сейф. В нем и было-то только пять тысяч рублей, и про них бы вскоре все забыли, если бы Верка случайно не обронила в продуктовом магазине, что знает, где украденные деньги лежат и где сейчас находятся незадачливые грабители. Ну конечно, ей не поверили, над ней посмеялись в очередной раз, только в тот же вечер кто-то поймал Верку в тёмном школьном парке, прижал к стволу огромной лиственницы и грубым голосом предупредил, чтобы ничего лишнего впредь не болтала, если хочет жить.
Потом она помогла найти девочку, заблудившуюся в лесу, потом рассказала правду о гибели конюха, пропавшего вместе с конями на ледовой переправе в первую декабрьскую пургу. Ни с того ни с сего поведала о том, как Иван Матвеевич запил, узнав про измену жены; как председатель сельпо заболел после жуткой растраты, и как погиб в лесу охотовед Медведев, ненароком встретившись с бригадой браконьеров из соседнего района. Причем её рассказы на этот раз изобиловали такими мелкими подробностями и таким ярким описанием деталей, как будто она видела это всё своими глазами, знала, но не смогла предотвратить.
После этого Иван Филиппович стал смотреть на дочь по-другому. Он понял, что она, пожалуй, может читать чужие мысли, в том числе и его неказистые раздумья о житье бытье. И если бы эти мысли были исключительно философского плана, то тогда, конечно, читай их на здоровье с утра до вечера. Но Иван Филиппович, глядя на жену, иногда думал такое, что человеку постороннему трудно было представить. Особенно часто это происходило в те моменты, когда его полная и моложавая жена поворачивалась к нему соблазнительным задом. Конечно, ему было уже далеко не двадцать пять и даже не тридцать, его лицо покрывали мелкие морщинки, спина горбилась, волосы поредели, но душа почему-то не хотела стариться, душа продолжала жить мечтами юноши, желаниями и соблазнами молодого мужчины. Поэтому, когда дочь бала рядом, Иван поскорее включал телевизор и погружался в сонное созерцание новостей. В это время в его голове становилось совершенно пусто, как в зимнем сумеречном поле, где только белое небо да белый снег до самого горизонта.
Однажды он долго и напряженно размышлял на эту тему, потом долго молчал, а потом неожиданно спросил у дочери:
Вер, а Вер
Да, откликнулась Вера.
Ты это самое чужие мысли того не читаешь? А то, чего доброго, взбредет в башку какая-нибудь блажь. А ты рядом.
Можешь не волноваться, ответила дочь, у вас с мамой я ничего прочитать не могу. Только иногда от посторонних людей, которые сильно волнуются, до меня доносятся какие-то фразы, как бы издалека. В это время я вижу сияние над их головами. Как будто светиться чего-то у них внутри.
Надо же! Нимб значит! искренне заинтересовался Иван, испытав облегчение. А нимб у кого видела?
У Матвея церковного звонаря, У Николая Алексеевича Вяткина, который в школе химию преподает. У тети Наташи, которая лежит парализованная двадцать лет. Нимб, он почти у каждого человека есть, только по-разному светиться. У обычного человека он незаметен. Он синеватый такой, как туман по утрам. У старых и добрых людей поярче, а самый яркий у великомучеников, которые всю жизнь в трудах да заботах прожили и не нажили ничего.