Она прошла в коридор, подложила дров в топящуюся печку, потрогала ее рукой, вошла в лабораторию. Первым делом осмотрела колосящуюся в плошках пшеницу - не померзла ли? Потом разделась, села за стол и вскрыла письмо, читает:
- Милая Маша! Я часто думаю о тебе, о том, как обезлюдела наша станция и как трудно вам справляться с такой прорвой дел. И радуюсь тому, что ты разгадала главный секрет Марковича: вытянула из небытия прекрасную пшеницу - устойчивую, неполегаемую. Для нашей суровой землицы лучшего подарка и не придумаешь. Тяни ее, тяни изо всех сил! И придумай ей подходящее название. Назови ее "Твердью". В ней будет и сила небесной благодати, и вера Марковича в бессмертие дела нашего, и стойкость, несгибаемость духа Марии Твердохлебовой. Прости мне высокопарность, но чую великое будущее за этой пшеницей на наших сибирских полях. Назови ее "Твердью" - прошу тебя...
Сильный ветер треплет пшеницу, гонит по ней волны, клонит к земле, но она снова и снова выпрямляется...
Грохочет гром, мощный ветер срывает с деревьев листья, обламывает ветки и гонит по земле. И бьет пшеницу, кладет ее наземь, крутит, метет в разные стороны, но она снова и снова распрямляется, встает.
И смотрит на эту пшеницу Мария Ивановна Твердохлебова.
Она идет сквозь пшеничное поле, направляется к лесной опушке, к высокому речному берегу.
В отдалении виднеется оставленный "газик". В руках Марии Ивановны полевые цветы.
Грозовая туча вроде бы сваливает за реку, но ветер все еще силен и порывист.
На речном берегу раскинул свои удочки древний дед. Увидав Марию Ивановну, он засуетился, воткнул покрепче свои удильники и пошел ей навстречу. Это был старый работник ее отца, Федот, бывший конюх и сотрудник станции.
Они поравнялись на прибрежном откосе, на самой опушке соснового бора.
- Здравствуйте, Мария Ивановна! - старичок приподнял кепку, а потом уж подал руку.
- Здравствуйте, Федот Максимович!
- А я уж с утра здесь. Все вас поджидал... Приедет, думаю, сегодня ай нет? Все же таки у вас у самой праздник: правительственная награда. Поздравляю!
- Спасибо. А я вот взяла да приехала. - Она достала часы, посмотрела: Уже четыре... Но часы стоят. Странно!
- Я чуял, что приедешь... Я уж и рыбки наловил. У меня там, на кукане, судачок плавает. А на веревочке беленькая... За горлышко привязана. Тоже в реке прохлаждается. Так что есть чем помянуть Ивана Николаевича.
- Спасибо за память.
- Так работали ж вместе с Иваном Николаевичем, и с того света он меня выволок. Как же тут не помянуть? Ай мы некрещеные! И тебе, Мария, подфартило с наградой. Опять причина...
Мария Ивановна подошла к сосне и положила возле корней цветы. Старичок снял кепку, перекрестился...
- Тут была могила, - как бы извинительно произнес старичок.
- Верю, Федот Максимович, - сказала Мария Ивановна.
- Приехал я после мобилизации, в гражданскую ишо, а тут все разворочено, перекопано... Батарея стояла... Фронт, стало быть. Не то белые, не то красные.
Блеснула молния, ударил гром, и с новой силой зашумели сосны, заметалась пшеница.
- Кабы дождь не пошел, - сказал старичок.
- Это ничего, - отозвалась Мария Ивановна.
Она смотрела на мятущееся пшеничное поле и вся ушла в себя.
- Гляди ты, какая пшеница, - говорит старик. - Ее рвет и мечет, влежку кладет, а она все распрямляется. Говорят - это ваша "Твердь". Хорошо вы сработали!
- Я только завершала... А заложил ее он, давным-давно. Все от отца идет...
Она вдруг качнулась и оперлась рукой о сосну.
- Что с вами, Мария Ивановна?
- Наверное, от жары... Напекло. Принесите воды! Голова кружится.
- Воды! Скорее воды! - запричитал старик и трусцой побежал вниз по откосу.
А Мария Ивановна стала медленно сползать вдоль сосны наземь.