Из катера легко выпрыгнул щеголевато одетый молодой человек. На нем хромовые сапожки, серый френч с накладными карманами, фуражка. Он из того типа людей, про которых в народе говорили "полувоенный". Это тот самый Судейкин, но молодой и прыткий. Чуть пригнувшись, выбрасывая вперед колени, поднимался он по речному берегу. У него еще и планшетка оказалась через плечо, на тоненьком ремешке. Он даже руку приложил к фуражке, когда поздоровался, подойдя:
- Здравствуйте, товарищи!
Но рука коснулась фуражки неловко, дугой. Василий чуть иронически смерил взглядом его верткую фигуру и крепко тиснул ему руку, так что "полувоенный" поморщился.
- Давно из армии? - спросил Василий.
- В армии не был, - чуть замялся тот. - Военобуч проходил по решению ЦК комсомола Якутии. - И тут же, спохватившись: - Меня зовут Сидор Иванович, по фамилии Судейкин.
- Силантьев Василий Никанорович, - ответил Василий.
- Я уж в курсе. Опытную станцию мне приказано сдать вам. А я остаюсь при вас заместителем по хозяйственной части.
- Завотделом селекции Мария Ивановна Твердохлебова, - представил жену Василий.
- Сидор Иванович, - протянул руку Судейкин. - Рабочих по отделу селекции разрешено нанимать сезонно - не более пяти человек. Штатное расписание здесь, - указал он на планшетку, и обратился к Василию: Разрешите приступить к передаче?
- Пойдемте.
Василий и Судейкин двинулись к конторе.
- Извиняюсь, вы не комсомольцы? - спросил на ходу Судейкин.
- Я член партии, а жена выбыла механически, - ответил Василий.
- Извиняюсь, это вам минус.
- Почему?
- Не работали с ней по единой линии, вот она и выпала из рядов.
- Она беспартийный большевик.
- Ну, тогда мы и ее должны охватить.
- Чем это ее охватить?
- Программой всеобуча. Изучение противогаза, винтовки образца девяносто первого дробь тридцатого годов, комплексом ГТО, стрельбой по мишени.
- У нее теперь своя стрельба пойдет на опытном поле.
- Какая стрельба? Неорганизованная стрельба строго запрещается.
- Успокойтесь... У нее организованная.
И на поле возобновилась прерванная работа.
- Ближе! Но! Ближе! - покрикивает Чапурин на лошадь и идет за сохой, насупленно смотрит в землю.
- Та-ак, та-ак, - повторяет Марфа, придавливая одну за другой доски, пытаясь не отставать от сноровисто сеющей Муси.
А над их спинами, как песня жаворонка, протяжно льется заунывная "ырыата" Аржакона.
Короткая якутская весна протекает бурно; еще только вчера на голых речных берегах, в глубоких и черных проемах обнаженного леса чуть желтели ивняковые островки, а сегодня зазеленел подлесок, выбросила клейкие, резные листочки береза, окуталась салатным пушком лиственница. Еще только вчера табунились стайками над рекой утки, а сегодня одинокие селезни тоскливо жмутся к камышовым зарослям, где на гнездах сидят их присмиревшие подруги; еще вчера в сизом, вязком небе тянулись частые клинья гусей и журавлей, а сегодня по вечерам с глухих болот на таежных распадках послышались гортанные, высокие клики журавлиных песен, и на ранней светлой зорьке почти незакатного дня с черных укромных проток да заводей ударил раскатистый трубный зов одинокого оленя.
Весна и лето слились в одном ликующем порыве пробуждения - взять от солнца, от земли, от этого теплого ветра, от влаги все для короткой и бурной жизни.
На полях опытной станции, где еще только вчера сеяли, сегодня густо зеленеют всходы, и две одиноких фигурки - Муси и Марфы - склонились в прополке и кажутся совсем точками на этом мягком огромном разливе зеленей.
Маленький Володя подбегает к пропольщицам и кричит:
- Мама, сегодня день давно уж кончился. Папа говорит: ночь началась. Спать пора.
- Ах ты, мой звоночек! - Муся берет его на руки. - Значит, маму пожалел?
- Нет, я тебя не жалел.