Через месяц уже другая выходит Зора. Помнишь, песню красивую в микрофон пела? Приходи, я тебе потом приглашение принесу. И вы, Петр, приходите. Цыган снова поежился. Пойду холодно.
Храни Господи, кивнул ему Христофоридис.
Сидевшие во дворе церкви стали понемногу заходить внутрь. Эсхил вынул еще одну сигарету.
Правда, что ли, барон? не поверил Авдеев.
Без всяких-яких. Ты же заметил цыгане поутихли? Так это потому, что Иван по-настоящему в православие обратился.
Действительно, жившие оседло в пригороде Святограда чавелы в последнее время присмирели и даже почти перестали продавать героин, на доходы от которого давно понастроили себе аляповатые дворцы.
Из строящегося храма, пружиня на мостках, спустился священник в рясе. Увидав Эсхила, направился к нему, но задержался у торчащей посреди участка трубы, отвинтил кран и стал пить.
Отец Даниил, настоятель, протоиерей. Эсхил затоптал недокуренную сигарету. Потомственный священник. Только благодаря ему новый храм и строится. Столько успевает! За городом реабилитационный центр для бывших зеков открыл, церковнославянский язык в приходской школе преподает. Режиссер шагнул навстречу отцу Даниилу, сложил на уровне живота ладони лодочкой правую на левую, опустил голову:
Благословите, батюшка.
Священник перекрестил склоненную перед ним фетровую капитанку и подал руку для поцелуя. Наблюдая сцену, Авдеев испытал неловкость как если бы подсмотрел что-то очень личное.
Отец Даниил, это мой друг Петр, гениальный писатель, сделал Эсхил театральный жест в сторону Авдеева.
Растерявшийся Петр протянул настоятелю руку, которую тот крепко пожал. Выглядел отец Даниил на шестьдесят с лишним. В косматой бороде блестели капли воды, низ рясы запорошили опилки, а поверх позолоченного креста висел фотоаппарат с длинным, похожим на завалившуюся-таки Пизанскую башню объективом.
Священник глазом хозяина оглядел синие кабинки туалетов для рабочих, перевел взгляд на птичек, клюющих утеплитель между бревнами:
Все-таки надо было по канадской технологии строить, бо еще раз конопатить придется
Денег-то хватает на строительство? деловито поинтересовался Эсхил.
Знаешь ведь, миром строим. Сам по организациям, аки выжлец3 мотаюсь, выпрашиваю: на епистолии4 они не больно-то отвечают. Плюс община наша подсобное хозяйство имеет, казачий округ денег дал Опять же, именные кирпичики5. С велицей помощью Божией.
Незаметно разглядывая отца Даниила, Петр попытался представить его в строгом костюме и удивился, до чего похож стал бы священник на профессора, читавшего у них на филфаке «зарубежку».
Протоиерей с Эсхилом взялись обсуждать, во что обойдется подключение храма к электричеству, а заскучавший Авдеев решил поразмяться и отправился к машине. Всего за полчаса его «мазда» ухитрилась вписаться в местный пейзаж: на лобовом стекле темнела осыпающаяся со старой сливы труха, а между колесами пристроилась немолодая дворняга.
Когда Петр вернулся, отца Даниила уже не было, зато к его другу подступала нищенка в массивном, как снятом с памятника, пальто. Ее мужественное лицо с крупными чертами выражало решимость викинга, готового сей же час вознестись в Валгаллу.
бабе Клаве покушать, хрипела старуха. Тебя как зовут, зайка?
Эсхил, представился Христофоридис.
Увидев, с какой готовностью потянулся ее собеседник во внутренний карман, баба Клава решила ковать железо:
Мясхил, «повторила» она, напирая на «я» и ничуть не выдавая удивления тем, до чего иногда странные попадаются у людей имена. Мясхил, ты вот сейчас денежку дашь, а потом завтра еще приходи: у бабы Клавы день рождения, так ты бумажечку принеси побольше
В руках Эсхила появилось портмоне. Глаза старушенции воссияли надеждой:
Мясхил, ты приходи сюда часто. Как придешь сразу меня спрашивай
Бумажник перекочевал из левого внутреннего кармана в правый. Взгляд бабы Клавы поугас. Рука Эсхила забралась обратно, в пальцах шоркнула пятисотрублевая купюра. Взор «викинга» помутился. Купюра последовала за портмоне. На свет явилась монета в десять рублей, но и она не достигла шершавой мужской ладони бабы Клавы. Наконец, пошерудив в кармане брюк, Христофоридис извлек рубль, который и вложил в простертую длань. Чтобы не выдать разочарования, просящая задвигала-зашмыгала внушительным, как выросший на нитратах огурец, носом.