На площадке пятого этажа оказалось довольно многолюдно, причем я по-прежнему, что и на улице возле подъезда, старался никому из собравшихся не смотреть в глаза. Стоявшие отдельными группками люди негромко переговаривались между собой и до меня долетали отдельные бессвязные отрывки разговоров: « Ой-ой, и не говорите, Ольга Николаевна бедный Валтасарчик! Какая ужасная смерть! Говорят он не переставая выл трое суток морфий помогал максимум на тридцать минут!»; «Паша добрая душа, не дал усыпить, все надеялся до последней минуты на чудо»; «Да нет, Сергей Сергеевич отец Себастьян сумел их успокоить, Лика бедняжка хоть не так сейчас убивается, а то смотреть страшно было!»; « Нет я для своего Бэма уже давно держу, чтобы так, если что не дай Бог случится, не мучаться ему, стрихнин! Эвтаназия и «пурккуэрц» несовместимы, Павел Васильевич! Если бы Павел усыпил Валтасара, он сразу бы перестал быть «пуркуэрцем», к тому же очутился бы на самых нижних уровнях собачьего Ада! «Собачье крещение» великая тайна, Павел Васильевич!» Обрывки несомненно сумасшедших разговоров сами назойливо лезли мне в уши, и я бы много дал, чтобы их не слышать, но в нешироком пространстве лестничной площадки от них не было спасенья.