Прекрасный поэтический пример дает Фет:
Я долго стоял неподвижно,
В далекие звезды вглядясь,
Меж теми звездами и мною
Какая-то связь родилась.
Я думал не помню, что думал,
Я слушал таинственный хор,
И звезды тихонько дрожали,
И звезды люблю я с тех пор.
* * *
Можно, конечно, сказать, что всех приведенных в пример созерцателей зачаровала красота природы, магия природы, которая и заставляет человека «стряхнуть с себя пыль суеты жизни». В этом очаровании, возможно, нет ничего предосудительного.
Правда, до поры до времени.
Только ли в лесу человек становится созерцателем? Может быть, он есть и в кварталах Сенной площади?
Есть у Достоевского одно «клиническое» описание, задействованное впоследствии А. Камю в «Постороннем», старика с собакой. «Тусклые глаза его, вставленные в какие-то синие круги, всегда глядели прямо перед собою, никогда в сторону и никогда ничего не видя Он хоть и смотрел на вас, но шел прямо на вас же, как будто перед ним пустое пространство Об чем он думает? Да и думает ли о чем-нибудь» («Униженные и оскорбленные»).
Итак: смотрел, но не видел
В подобное же состояние был погружен и Раскольников во время «прогулки» на Острова накануне убийства. Очень часто у Достоевского использована эта психиатрическая ремарка: тот момент, когда человек очнулся, вышел из забытья
* * *
Можно вспомнить и пушкинского «Медного всадника» того несчастного Евгения, который, сойдя с ума, завороженно смотрит на разбушевавшуюся стихию, созерцая ее грандиозность, не задумываясь при этом о своей гибели:
На звере мраморном верхом,
Без шляпы, руки сжав крестом,
Сидел недвижный, страшно бледный
Евгений
Завораживают и «катастрофы частного порядка», которые еще не состоялись, но уже предчувствуются и даже подготавливаются.
Так, в «Митиной любви» Бунина Митя перед роковым свиданием и самоубийством был «как деревянный», «подолгу смотрел в потолок», «читал том Писемского, не понимая ни слова». Потолок не озеро, а Писемский не зимний лес: что же здесь завораживает с такой же силой, как и мужичонку Крамского-Достоевского?
У Гаршина в «Ночи» есть описание самоубийцы, лихорадочно перебиравшего чувства, мысли, воспоминания; есть и одна примечательная деталь: «Войдя в комнату, он бросился, не раздеваясь, на кресло, увидел фотографическую карточку, книгу, рисунок обоев, услышал тиликанье часов, забытых им на столе, и задумался, и просидел, не шевельнувшись ни одним мускулом, до глубокой ночи».
* * *
Важно: динамика мысли заставляет человека суетиться, вдохновляет его и дает силы (пусть даже и на то, чтобы писать, как Жуковский, стоя, или ходить по комнате, или набивать папиросы, как Достоевский). Неподвижное думание, завороженность говорит лишь о статичном состоянии: человек замер человек «словно уснул» человек умер
Созерцание оставляет не чувства, не мысли, и уж тем более неспособно «создать систему», оно оставляет лишь впечатление, «фотокарточку». И нам, грешным делом прервавших Достоевского и его мужичка именно на впечатлениях, остается лишь завершить эпизод:
«Впечатления же эти ему (мужичонке) дороги, и он, наверное, их копит, неприметно и даже не сознавая, для чего и зачем, конечно, тоже не знает: может, вдруг, накопив впечатлений за долгие годы, бросит все и уйдет в Иерусалим скитаться и спасаться, а может, и село родное вдруг спалит, а может быть, случится и то и другое вместе».
«Красота спасет мир», восклицал Достоевский, а его вредный мужичонко в самой что ни на есть красоте зимнего леса копит впечатления, чтоб село спалить
Впрочем, не будем пока о плохом. Лучше поговорим о поэзии и эстетике
* * *
Если созерцать (пусть совершенно неосмысленно), то, конечно, созерцать нечто прекрасное и гармоничное, чем и являются картины природы.
Русская поэзия была богата пейзажем (это нынче он не в особой моде) пейзаж выполнял и обыкновенно пространственные, и временные (как в «Евгении Онегине»), и натурфилософские (как у Тютчева) функции. То или иное отношение к пейзажу могло бы в нас выдавать романтика ли, философа ли, или обыкновенного натуралиста; могло бы говорить о предпочтении мира духовного социальному или наоборот (как это было в некрасовском «Утре»); могло бы говорить о нашем темпераменте, чувствах, наклонностях.