В 1920 году, в марте, был завершен «заказной» очерк «Лермонтов». В нем есть одна чрезвычайно важная загадка этот очерк является, пожалуй, самым неудачным во всей русской литературе, написанным на уровне примитивного школьного реферата (не удивительно, что он был забракован). Проницательность Блока всегда поражала многих у него было не только интуитивное историческое чутье, он был способен найти сокрытые от обыкновенного взгляда поэтические глубины (как это было, например, в «Катилине» с оценкой Катулла).
Почему же никто не обратил внимание, что в очерке именно о поэзии Лермонтова нет ни слова?! Дана лишь биографическая канва и несколько эпизодов из жизни. Говорить о том, что Блок не знал Лермонтова или не понимал его творчества, смешно. Скорее всего, Блок, в силу разных причин, просто не захотел говорить об этом. «Блок это Лермонтов нашей эпохи», так говорили о нем современники, и были правы.
Однако шила в мешке не утаишь: в очерке Блок приводит лермонтовский детский сон о луне, воспоминания о первой любви, упоминание о В. Лопухиной, напоминание о резком характере поэта и, наконец, замечание о том, что несколько лет кряду Лермонтов словно искал смерти.
Мы говорили об игре иного порядка ее и ведет лермонтовский Печорин, пытавшийся уничтожить «женское начало», перестать быть его заложником, целиком подчинив его себе. Лермонтовский демон ожег Блока. Ожег, но сил не дал. Может быть, поэтому герой Блока видит «огненные бедра», но не может ими обладать
В Блоке явилось два уничтожения Прекрасной Дамы и себя лично; к пригвожденном к трактирной стойке поэту неизбежно приходит пьяное чудовище с одной единственной целью:
Эх, эх, согреши!
Будет легче для души!..
Он и рад бы это сделать но сил нет; к тому же, покойники не грешат
* * *
На поверку оказалось, что Вечную Женственность в лице грязной и блудливой Катьки никто не хотел признавать. Почему же? Ведь видели Ее в Незнакомке, в Кармен, в Фаине, в Снежной Деве, в Ночной Фиалке. Но «толстоморденькой Кате» отказывают в этом созвучии с таким же упорством, с каким не хотят в порыве всечеловеческой любви любить Елизавету Смердящую. Но именно это созвучие для Блока так же естественно, как и все остальные. Не все ли равно, грязна ли она, блудлива ли? Ведь грязную, нищую, убогую Россию приняли за Жену!
Впрочем, этот спор принимать Катьку за Нее или не принимать лучше оставить за неконструктивностью: каждый все равно останется при своем. Единственное, какое бы решение мы не приняли, останется неизменным финал:
Что, Катька, рада? Ни гу-гу
Лежи ты, падаль, на снегу.
Итак, если Катька есть персонификация вечной Героини Блока, то поиск самого поэта в поэме напрашивается сам собой в чьем облике он явлен?
И опять идут двенадцать,
За плечами ружьеца.
Лишь у бедного убийцы
Не видать совсем лица.
Так ли обезличен наш герой? Скорее всего, напротив именно эта «обезличенность» выделяет его из отряда. Показательна и походка:
Все быстрее и быстрее
Уторапливает шаг
Если это бегство, то мы опять-таки имеем дело с одним из ключевых мотивов в поэтической системе Блока. А вот и предсказание финала:
Замотал платок на шее
Не оправиться никак
Можно, конечно, воскликнуть в исследовательском пафосе: «Се Блок!» А если это действительно Блок? Тогда вся поэма неизбежно предстанет не музыкой революции, которая больше напоминает скрип пятого колеса у телеги, а музыкой самоуничтожения: все, кончено, не оправиться, не выбраться, выхода нет
Петруха-Блок выражен очень четко, его внешняя обезличенность оборачивается ясными психологическими характеристиками:
Верно, душу наизнанку
Вздумал вывернуть? Изволь!
Или:
Бессознательный ты, право,
Рассуди, подумай здраво
Али руки не в крови
Из-за Катькиной любви?
Наконец, знаменитый Петрухин монолог:
Ох, товарищи родные,
Эту девку я любил
Загубил я, бестолковый,
Загубил я сгоряча
Взгляните на исповедь убийцы не в контексте поэмы, а в контексте всего творчества ее прочтение окажется чрезвычайно ясным и однозначным. Вся динамика трех книг Блока движется по «гибельному кругу». Наконец, кризис личной жизни самого поэта так же заставил его говорить именно о пагубе. Но вырваться из этого заколдованного круга, равно как и из блоковской метели, уже нет никакой возможности. Вот и возвращается «на круги своя» и наш Петруха: