Но даже втаком строгом отделении, как Особый ярус, всегда есть эти скромные предметы домашнего обихода арестанта.
Так я сам, за мое сидение, пронес в камеру три карандаша. Два из них я взял у следователя и один у надзирателя. Конечно администрация знает все места куда прячут эти невинные орудия, но смотрит на это сквозь пальцы, хотя время от времени и делает обыски.
Между столом и рычагом, поддерживающим его, я нашел кусочек графита и стеклышко, заменяющее нож. Начал свой календарь...
Несколько раз я вставал на уборную и смотрел в окно. На двор шла прогулка, и в этот короткий промежуток я уже увидел двух знакомых - бывших офицеров.
Смотреть в окно запрещалось, но потому к нему и тянуло и все таки это было развлечение. Шаги надзирателя слышны и всегда можно успеть спрыгнуть.
Но я не рассчитал. В этот день дежурил надзиратель, которого я потом прозвал "крыса". Тихо, в мягких туфлях, как я потом понял, подошел он к моей двери, открыл "глазок" и застал меня на окне. Быстрый поворот ключа и он в дверях.
"Если еще раз, гражданин... Застану вас на окне, гражданин... Переведу в карцер, гражданин"... Мягким сладким голосом и с полуулыбкой на лице, спокойно, наслаждаясь своей властью над человеком произнес он.
Я не возражал. Было как то противно разговаривать с ним. Много крови испортил он арестантам. То, на что можно посмотреть сквозь пальцы, пропустить, он всегда заметит, запретит и вообще каким-нибудь способом ухудшит положение арестанта.
Но много и хорошего видел я за свою жизнь от этих мелких сошек советского строя.
В этом же Особом ярусе они изредка давали мне лишний хлеб, лишний суп. Больше того, здесь я получил Евангелие, которое вообще запрещалось приносить в какие-нибудь камеры Шпалерной.
Как и во многих случаях, я не имею возможности рассказать как оно попало ко мне. Это единственная ценная мне вещь, я унес его с Соловков, на нем я писал свой дневник во время похода, его я храню до сих пор.
В коридоре движение... Открылась форточка и голос "Крысы":
"Обед!".
Я подал миску... Сам "Крыса" налил мне. Я посмотрел в форточку, но арестантов разносящих суп я не увидел. Даже эти случаи встречи арестантов друг с другом предусмотрены и предотвращены.
Налили супу. Мне не хотелось бы преувеличивать. - Миска в полторы тарелки, в ней несколько листочков капусты и маленьких, с булавочную головку, жиринок поверх мутной горячей воды.
Я съел. День потянулся... Было холодно. Окно разбито. Я начал обычное арестантское занятие. Взял диагональ и заходил... 7 шагов туда и 7 обратно... Асфальтовый пол на углах потерт... Видно не мало народу походило здесь...
Начало темнеть... Зажглась лампочка...
"Ужин!".
Та же мисочка. Половина воды, половина разваренной пшенной крупы.
День кончился... Какой итог? Чего ж мне не хватало?
Свободы... Но я в тюрьме... Я в одиночке... В Особом ярусе... И здесь ее и требовать нельзя... Да и вообще где и как ее искать в стране свобод...
Сейчас мне люди не нужны, мне даже приятно мое одиночество... Но что потом?
Пройдет месяц, другой и потянет к человеку... Трудно жить без общения с людьми... Паллиатив.-Перестукивание... Тюрьма стучит все время. В особенности по ночам... Но это только иллюзия общения и конечно это запрещается...
На прогулку в Особом ярусе не выпускают... Холодно... Окно в камере, разбито... Ночью нечем было покрыться... Грязный тюфяк... Совершенно засаленная от немытых лиц подушка... В тюфяке тюремный бич - вши... На мне синяя рубаха. Заведутся - не найти... Мыла нет... Носовой платок - и наволочка и полотенце...
"Кипяток"..."Обед"... и "Ужин"... Без сахару, даже без соли... Голод... Месяц, полтора... Затем ослабление организма... Острый голод. Мучения... Опухание.. Истощение... И если не расстрел, то смерть в тюремной больнице...
Да, хлеб человеку нужен... Я знаю голод...