Он внимательно слушал меня, поддакивал относительно неосновательности моей ссылки, задавал вопросы. Я отвечал, мы курили и все это казалось шло у него от души. Допрос продолжался около часу.
"Итак, Юрий Дмитриевич, вы не скажете мне, где вы жили в Петрограде?"
- Я этого сказать не могу.
"Ну так и запишем".
Он записал, я подписал.
Все это делалось, мягко, умно и тонко... Допрос кончился, мы простились за руку. Друзья...
Всякий допрос это своего рода спорт. Шансы не равны, но борьба идет.
Следователю нужно все взять и ничего не дать. Допрашиваемому как можно больше взять и только в меру дать.
Происходило что то странное...
Ланге (я спросил у него его фамилию) ничего не дал, но ничего и не взял... И мне кажется, что и не пытался... Я не понимал. Что ж это? Новость в Г. П. У?.. Там человек?
Что в нем? Добро? И больше чем у его товарищей?
Или... Или это что то особенное страшное... Это дьявол до конца...
Я вернулся в камеру... Было часа два ночи... Без мыслей и желаний лег я на койку и немедленно заснул. .
*
В двери открылось окошечко, рука просунула кусок хлеба, и надзиратель крикнул:
"Кипяток".
Я подставил кружку, мне налили, и дверца закрылась... Было холодно... Кипяток согрел..".
День начался...
Вспомнился вчерашний допрос... Мое положение... Тоска защемила сердце.
Умыться... Но ведь и вытереться нечем. Не будет возможности переменить и рубашку...
Выстирал носовой платок и помылся. Встал на уборную, посмотрел в окно. - Знакомый двор. Идет прогулка. Это будет единственным развлечением...
По коридору послышались шаги... Я соскочил. Открылся "глазок". Посмотрел надзиратель.
Прошел по камере... Стены исписаны...
На двери - большое распятие. Глазок окружен сиянием и надпись "всевидящее око". У койки и у столика азбука для перестукивания.
Надписи. Большей частью краткие, жуткие. Год...Число... Фамилия... Или инициалы, и дело...-Шпионаж. Политический бандитизм. Контрреволюция. Все и по надписям соединено со смертью.
Две-три - "смертников". - "Здесь сидел приговоренный к расстрелу такой то". Не знаю насколько правдивы такие надписи, так как ставя себя на положение "смертника", я не могу сказать было ли бы у меня желание писать на стенках. Хотя может быть и да. Все-таки отвлечение мысли, если она не имеет должного и единственно спасающего направления. Если она вся не направлена к Богу.
Да и кроме того, насколько мне известно (точно это вообще знать нельзя - способы варьируются) по постановлениям Г. П. У. приговор заранее не объявляется. Человека берут, сводят к подвал и по дороге всаживают ему пулю в затылок. Вот и весь церемониал.
Но кроме этих надписей, к которым можно относиться с большим или меньшим доверием, здесь были скромные, но ясно за себя говорящие документы. - Календари. У койки 4-х месячный. На столике 8-ми месячный, с припиской, к которой еще можно относиться с недоверием - "обвинение по таким то статьям Уголовного кодекса" и затем другим почерком "Вероятно сегодня расстреляют:.".
Но вот в углу 11-ти месячный календарь. Начат он чем то острым, так проведен месяца три, затем идет простой и потом химический карандаш. И сбоку приписка. "Сегодня перевозят в больницу". Тут ясно - Советская тюремная больница равнозначуща покойницкой. Из Особого яруса туда берут только для того, чтобы человек не умер в камере, и с его телом не надо было бы возиться.
Были надписи и злобные, касающиеся следователей, много и религиозных: "Кто в тюрьме не сидел, тот Богу не молился". "Перетерпевший до конца спасается". "Молитесь Иоанну Воину", и т. п.
Зная, что в каждой камере, несмотря на строгий режим, все таки хранятся такие необходимые для арестантов предметы, как ножи, карандаши, веревки, я принялся осматривать камеру.
Какими путями проникают эти вещи в камеру, сказать трудно. Они передаются из поколения в поколение.