Может быть пригодится, думал я, и действительно, впоследствии язык этот мне помог.
Но и тут же в тюрьме со мной произошел забавный случай, когда, благодаря моему знанию языка, целая камера "шпаны" долго принимала меня за "блатного" самого высокого полета.
Я находился в то время уже в общей камере. Мы стояли как то компанией во дворе и разговаривали. В это время я почувствовал в своем заднем карман штанов чью то руку. Я ударил по ней и на чисто воровском жаргоне сказал что то вроде:
"Брось... Ширма и шкары мои. Их нету"... ("Брось... Карманы и штаны мои... Денег нет"...)
И потом повернувшись прибавил: "Хряй на псул... Ты что меня за фраера кнацаешь!?" ("Иди... Ты что меня за чужого принимаешь?!.")
В ответ на это я увидел большие глаза и затем удивленный, нерешительный голос:
"Э, брат... Видно и ты горе видал".
Была весна. Обыкновенно в эту пору особенно трудно сидеть в тюрьме. Но тут я этого не замечал. Как то захватывала жизнь, никто из окружающих не говорил о ее тягости. Не было нытья и люди жили.
Помню вечера... В маленькое окошечко под потолком лился свет заходящего солнца... Под окнами, на вышке, ходил часовой... Все усаживались на кроватях и начиналось пенье.
Есть песни национальные крестьянские, фабричные солдатские и все они хороши только тогда, когда они исполняются теми, кому они принадлежат, кто с ними сросся, на них воспитан, а главное кто в них выливает свою душу. Так же и тюремные песни хороши и очень хороши, когда он исполняются людьми, которым они принадлежат.
"Скиньте оковы, дайте мне волю,
"Я научу вас свободу любить"...
И в этих словах чувствуется, что действительно, у этого босяка, уголовника, вора есть чему поучиться. Он понимает, знает и чувствует цену свободы.
Удивительно сплоченно, спаянно и дисциплинированно жила "шпана" и "блатные" по своим неписаным законам. Слово - все. Дал его - исполняй. Не исполнишь - изобьют. Пришьют (Убьют.).
Расправа была жестокая. Моим компаньонам нужно было кого то наказать. Выход в общие камеры невозможен. Но раз в месяц водят в баню. И вот в промежуток 2-х -3-х минут, когда они проходили через тюремный двор, двое или трое из тех, кто должен был быть наказан, совершенно избитые попали в лазарет.
Несмотря на то, что мы довольно долгое время жили вместе и жили хорошо, все таки они меня никогда не считали своим - "себецким масом". Только людей, связанных между собой преступлением и даже преступным стажем, они считают "блатными", то есть вполне своими.
Я никогда не подлаживался под них и, поэтому, они ко мне относились с уважением.
Мои просьбы исполнялись.-Если у кого-нибудь пропадали вещи, я обращался к "Федьке Глоту", и через четверть часа он вручал мне украденную вещь.
Интересны были рассказы их о "делах". И один из них имел маленькое отношение к моей жизни.
Оказалось, что в то время, когда я был конюхом ветеринарного лазарета, "Федька Глот" был на других принудительных работах на той же станции Плясецкой.
У нас в лазарете и в кладовой два, или три раза пропадали продукты, причем в большом количестве. Делались обыски, но вора не нашли.
Все это были дела "Глота" и его компании. Они ночью устраивали подкоп дома, влезали в подвал. Один ложился на пол, и ногой выдавливал доску в полу кладовой. Другой влезал, забирал сколько возможно и они, замаскировав подкоп "смывались". Все оставалось в порядке, замки на месте, все в целости и следов так и не нашли.
*
Мне предложили сделать "операцию"... Накалить головку гвоздя и прижечь ею горло. Получается впечатление язвы сифилиса первого периода... "Васька Корова" сделал это себе и получал усиленный лазаретный паек. Я поблагодарил, но отказался...
*
В первые же дни моего сидения в одиночке, я через шпану связался с "волей" (Со своими сообщниками.). "Цидульки" (Записки.