Только сейчас Фред заметил, что ни один из людей, собравшихся на улицах, не стоит на площади. Серьёзными взволнованными лицами, остановившись на самой границе, они смотрели на троих гостей, переглядываясь. В их шёпоте можно было уловить одно общее слово. То ли «кри», то ли «ирм». Самым хмурым здесь был Генрих. Он нетерпеливо оглядывал то Фреда, то народ, надвинув бейсболку ещё глубже на лоб.
Жители этого городка на протяжении веков, из поколения в поколения, хранили одну легенду. Легенду о человеке из давно ушедших времён.
Снег прекратился, так и не успев как следует осесть. Из-за туч выглянуло солнце. Короткий порыв ветра навеял запах сырости, но он тут же уступил запаху свежести и по-летнему прохладной влаги. Солнце начинало медленно катиться к закату.
Скажи, Фред, ты когда-нибудь задумывался о том, что происходит с нами после смерти?
Мы попадаем в рай? он пожал плечами. Ещё вчера он ни за что бы так не ответил. Сказал бы что-то наподобие «становимся кормом для червей». Но сейчас Фреда захлёстывали совершенно другие, не привычные ему, эмоции.
А ты оптимист, усмехнулся Марк. На самом деле, всё куда прозаичнее. И в тоже время, не так страшно, как представляют себе атеисты, верящие в небытие. Мы просто перерождаемся в одном из Миров. В том же облике. Один в один. Нам не дано понять, каким будет Мир и страна, где мы родимся. Природа не знает кармы. Этот город, Марк развёл руками. Построил человек, который мечтал создать рай на земле. И что важно. Этот человек, он покивал, так как увидел по глазам Фреда, что он и так знает ответ, или, хотя бы, догадывается в самой глубине души. Ты.
Берроу замер. Какие-то полминуты он глядел сквозь Марка. Потом его глаза вдруг забегали.
Всё это плод моего воображения? ему не хотелось верить в то, что он только что произнёс.
Этот город построил император И́нкрим. Завоеватель Земель, живший более трёх с половиной тысячелетий назад. Трижды он основал империю и трижды был повержен. Город остался как его наследие. Это Чхимтосэ́н.
Фред тяжело дышал. От прежней уверенности не осталось и воспоминаний, зато воспоминания о прошлой жизни вдруг оживились и всплыли, стали чётче самой реальности. Однако через минуту они растаяли, будто сон после пробуждения.
«Инкрим. Инкрим. Инкрим».
Инкрим, сорвалось у него с языка. Руки затряслись. Вот, что это за слово Инкрим. Я повторял его в детстве. Другие мальчишки надо мной смеялись. Инкрим!
«А́спелан хумбата́н И́нкрим! Аспелан хумбатан Инкрим!!!» кричал уже подросший восьмилетний Фредди, когда его под руки вели в психиатрическую лечебницу.
Аспелан хумбатан Инкрим! громко и уверенно произнёс Фред, ожидая, что сейчас проснётся в смирительной рубашке, и ему снова будет восемь.
Генрих зашёл за спину Марку и сжал кулаки.
Мне это не нравится, произнёс он по-немецки.
Марк невозмутимо продолжил:
Твоё имя Инкрим. И это теперь твой дом.
Мой дом, Фред оглядел холодные серые стены и любовно погладил их камень. Камень был мягок и шероховат, будто клубок шерсти, только чуть пожёстче. Инкрим посмотрел на людей, что стояли на границе круглой площади, и люди показались ему родными, словно он покинул их только вчера.
Перед казнью император Инкрим произнёс такие слова: «Я вернусь». Этот день настал.
Поднялся ветер. Над шестистенной башней развевался зелёный флаг.
Инкрим пообещал, продолжил Марк. «Когда я вернусь, будет пир. Будет реками литься вино. Мужчины и женщины в красивых платьях будут танцевать на улицах, а старики и дети за длинными столами разделят медовые лепёшки. Над моей башней поднимут красный флаг. И это будет знак. Всем странам, цивилизациям и Мирам. Что я вернулся».
Я дома, прошептал Берроу едва слышно. Я дома, по щеке текла слёза. Фред не стеснялся, и даже гордился тем, что впервые за много лет, мог по-настоящему плакать. Прижавшись спиной к стене, как если бы не хотел никогда в жизни с ней расставаться, он обернулся к людям и, конечно, впервые в жизни, взглянул на кого-то кроме себя с любовью и благодарностью. Вы хранили его для меня, он вытер слёзы рукавом. Вы ждали меня.
Инкрим раскинул руки и подошёл к растерявшейся толпе. Люди суетились, громко переговаривались, мужчины ругали женщин, женщин бежали переодеваться. Дети, как ни в чём ни бывало, весело кричали: