«Дорогой наш папулька, писала Иринка. В воскресенье, как обычно, ездила на дачу к Витюшке. Он замечательно поправился, говорит чисто, чисто: «молоко», «вода», «пить», «бабуля» и некоторые новые слова. Очень забавно выговаривает: «пацаца» купаться, «кацаца» качаться. Сейчас много земляники, ходим собираем. Витюшка замечательно ест ее, посыпает сахаром и с молоком Я пишу, а Витюшка играет с мячом и говорит: «пивет папе». Сейчас забрался ко мне на колени, не дает дописать письмо, говорит: «мама, сам».
Читать мешали. Кто-то кому-то нетерпеливо объяснял по телефону, что в верховьях выпали дожди и вода прибывает, грозя затопить выгруженные на берегу грузы. Его не понимали или не хотели понять и он настойчиво повторял:
Вода, вода прибывает. Срочно нужен транспорт. Да, транспорт же я вам говорю
Векшин сунул письма в карман и вышел. Он перечитает их потом, когда никто не будет ему мешать. Сначала письмо матери, потом Кирилла, потом Ирины. Он разложит их по числам и будет читать, читать, читать
Он шел по берегу полный мыслей о доме, взглядом вернувшегося человека оглядывая знакомый берег. Почти ничего не изменилось за время его отсутствия. Разве только что оживленней стало, да грузов прибавилось.
Он сразу вспомнил слышанный на почте телефонный разговор и остановился. Ведь в этой общей груде товаров, лежащих на берегу, несомненно, было и имущество Экспедиции. Он тревожно оглядывался, ища, нет ли кого из знакомых на берегу, не вывозят ли что-нибудь и неожиданно совсем рядом услышал знакомый голос:
Под суд за такую работу! Что бы сейчас же двадцать лошадей
Векшин обернулся, ну конечно, кому же еще Берегов-Сережин.
Распушив полы пиджака, как петух крылья, он наскакивал на завхоза, который степенно отвечал ему:
Петр Митрофанович, да у нас же всего-то восемь лошадей.
Всех, сколько есть, всех на переброску, кричал Сережин.
Так, Петр Митрофанович, хлеб в столовую возить надо и воду так же, загибал на пальцах завхоз, опять же лес для складских помещений, плотники-то простаивают, бензин для машин, сено для лошадей, ведь все же возить надо.
Ладно, пять лошадей.
Две лошади, больше не могу.
Черт знает что! опять взорвался Берегов-Сережин, но, не вынеся никакого решения, пошел, махнув рукой и крикнув на прощанье:
Смотри, будешь отвечать
Векшин вспомнил перевалочную базу, Черныша и направился прямо к нему. Черныш с Павликом собирали на дворе движок.
Я к Вам, Константин Иванович, остановился перед ним Векшин.
Ну? поднял голову Черныш. Э, да ты откуда взялся? Из партии? Ну-ка, пойдем ко мне
Он провел его в свою маленькую комнатку, которую громко любил называть «кабинетом» и начал расспрашивать.
Векшин начал рассказывать, как они ездили, как жили, как вдруг вошел Шатров.
Перехватил? с усмешкой сказал он Чернышу и, сев на табурет, кивнул Векшину: Продолжайте.
Векшин повторил наиболее интересное из рассказанного, а когда дошел до конца, рассказал услышанный на берегу разговор и высказал опасение, что грузы так и не будут вывезены.
Знаю, хмуро сказал Шатров. Я уже вызвал завхоза.
В это время дверь осторожно приоткрылась и завхоз, тут как тут, просунул голову:
Вы меня спрашивали, Александр Денисович?
Зайди-ка, сказал Шатров. Садись, я сейчас
Он задал Векшину ряд вопросов и только потом обернулся к завхозу.
Ну, как дела? спокойно, как будто перед тем как поговорить о чем-то особенно важном, спросил он.
Идут дела, чувствуя, что сейчас речь пойдет о лошадях, неопределенно отвечал завхоз.
Лес возите?
Возим.
Много завезли?
Порядком.
Завхоз любил, когда начальство отмечало его усердие.
Сколько лошадей лес возят?
Две.
А остальные шесть?
Две грузы с берега перебрасывают, одна хлеб и воду, одна за сеном, одна за бензином
Бензин, как-будто, уже завезли, как бы невзначай сказал Шатров.
Заканчивают, запнувшись, сказал завхоз и, подумав: «Все-то он знает», умолчал о восьмой лошади.
Ну, вот что, твердо и без малейшей тени улыбки сказал Шатров, плотникам пока леса хватит, с бензином тоже обойдутся, все остальное подождет. Оставишь одну лошадь на столовую, остальные семь на грузы. И чтобы в два дня все было кончено.