То есть, я прилетел слишком рано? попробовал улыбнуться Гордон.
Возможно, я уже досадовал на себя, что расслабился с ним, более совершенные методы экспертизы будущего позволили бы установить, что там произошло у вас на самом деле. А сейчас что все записи стерты. Причем, установлено стерты специально. И обо всех ваших тамошних перипетиях, равно как и об обстоятельствах измены (мне это слово не нравилось даже чисто фонетически) командира корабля Кегерна и гибели Стои Лоренс мы должны судить исключительно с ваших слов.
Вы знаете, Томпсон, я уже как-то догадался, что меня подозревают в двойном убийстве.
Не торопитесь с выводами, мистер Гордон. Здесь не всё так просто, сам не ожидал, что выдам такую пошлость.
Ну а этот Джон, как его, Гордон. Гордон решил вдруг вернуться к предложенному мной формату, одновременно пародируя его он как, прошел все эти ваши детекторы лжи, процессоры правды?
В том то и дело, что да! И это еще больше все усложнило.
В смысле? Гордон вышел из роли.
Его показания слишком искренние. А это бывает
Подождите, он останавливает меня. Дайте, я отгадаю. У фанатиков и душевнобольных, так?
Примерно.
Следовательно, банальным преступником меня все-таки не считают. Польщен, конечно.
Триста лет назад сидящий на моем месте ответил бы вам что-то вроде: «здесь вопросы задаю только я».
Ах, так мы уже поменялись местами? усмехнулся Гордон. Хорошо, задавайте.
Зачем вы стерли записи с первой планеты, Гордон?
Я дал слово ничего не говорить на эту тему. А ваши датчики подтвердили, что это действительно так?
То есть вы даете понять, что стерли не вы?
Всё! он показывает руками крест-накрест, больше ни слова.
Ладно. Я встаю, начинаю ходить возле своего стола. Вы хотите человеческого разговора? Уже месяц как, да? Как вы думаете, почему полеты в состоянии анабиоза, начавшись с вас, на вас и закончились?
Вы же сами говорили о новой телеологии, смене цивилизационной парадигмы.
Всё несколько проще, Гордон. Эксперименты показали, в половине случаев вышедшие из анабиоза становятся другими. То есть, у нас есть основания подозревать, что Джон Гордон на самом деле не есть Джон Гордон. А это как раз тот самый, второй, худший по сравнению с выскобленным до первозданной белизны сознанием и подсознанием астронавта случай. И это куда серьезнее вашего фанатизма или же психического заболевания Да, конечно, в вас живет тот поразивший вас когда-то запах сирени после дождя, пусть вы давным-давно забыли его. А стыд за то, что отняли игрушку у крупного, рослого, но совершенно беспомощного мальчика. Вы же знали тогда, что не получите отпора. Но та история с юной Линдой почему-то совсем вас не мучает, хотя должна бы, и вы помните о ней в подробностях даже, но так, формально. Такие вот формальные угрызения совести, да? А голограмма кинозвезды, что вы однажды увидели у отца в кабинете, предопределила ваши сексуальные пристрастия. Она-она. А не то, что вы всегда считали. Вы по-прежнему любите картофель, обжаренный в оливковом масле, пусть давно уже забыли его вкус. Тонкокожий картофель с кусочками сыра и бокалом красного.
Какой прогресс в деле сканирования личности, скривился Гордон.
Вы разочаровались во всем, во что верили до полета. Посчитать ли это доказательством того, что вы не вы или же подтверждением вашей идентичности?
Значит, я действительно люблю картошку? как бы самому себе сказал Гордон. Надо будет попробовать.
Здесь неподалеку есть весьма неплохой ресторанчик, могу дать адрес, я опять сажусь за свой стол.
В чем же меня на самом деле подозревают, Томпсон?
Вы неправильно формулируете вопрос.
Хорошо, я скажу так: с моим появлением чего боятся?
Мы я начал с этого «мы», отвергая как бы эти его «подозревают» и «боятся», предлагающие они боятся, они подозревают.
Он понял меня и не протестовал. Что же, раз «человеческий разговор» уже закончен.
Так вот, мы, я знал, конечно, что с точки зрения тактики поступаю сейчас неправильно, как ни смешно, просто не понимаем, чего бояться.
Получается, для меня надежды нет?
Я впервые видел у Гордона не раздражение, не гнев или отчаяние непроходимую усталость.
Вы должны нас понять (да вы и понимаете!) вы были в ситуации, в которой равновероятно всё всё что угодно. И всё недоказуемо, в смысле непроверяемо я чувствовал, чем больше сейчас пытаюсь говорить сочувственно, человечно, тем суконнее, бездушнее у меня получается. В конце концов, вы сами создали ситуацию, я перешел в наступление вы все трое, или же кто-то из вас, стерев записи, все материалы, уничтожив всякие доказательства.