Я полетел вперёд.
Небо расчищалось, кое-где уже виднелись звёзды и вершины деревьев. Только последние почему-то были укрыты чёрной плёнкой, вернее укрыты были до недавнего времени, а теперь увешаны её обрывками, потому что ветер как раз срывал её с них. Я наблюдал за тем, как она, точно некая живая сила, медленно падает, распрямляясь и цепляясь за ветки. Может быть, это и есть тьма, которую я только что видел над собой? И, может быть, она вовсе не уходит, а перемещается вниз? Что будет, когда я не смогу больше лететь и опущусь в неё? Эти мысли вызывали во мне чувство тревоги, делали ощутимыми некие внутренние границы. Однако, несмотря на это, моё намерение не угасало, вело меня дальше.
И вскоре всё изменилось (как снаружи, так и внутри меня), просто и настолько, что я решил, что из сна перенёсся в некую иную реальность, где, как подсказывало чувство, мне предстояло встретиться с чем-то глубинным и совершенно неожиданным.
В жарких тонах лета посреди пышной зелени бежала подо мной узкая просёлочная дорога. Из аллеи, которая была совсем не похожа на парковую, она вела в плодовый сад. Как только я оказался над ним, какая-то сила поманила меня вниз. Там, под яблоневым деревом я увидел старика такого, которого можно увидеть разве что в сказке с очень трогательной внешностью, миниатюрного роста и телосложения. Рядом с ним стояла корзинка, полная наливных яблок. Он смотрел на меня благосклонным, пронизывающим до глубины души взглядом, смотрел так, будто хорошо знал меня и ждал. С чувством благоговения я остановился перед ним и преклонил голову. В этот момент у меня непроизвольно полились слёзы и радости и горечи одновременно я понял, что в жизни для меня нет ничего важнее, чем его присутствие, как часто я в нём нуждался и пытался заменить чем-то другим! Понял и то, что силы и богатства слова недостаточно для общения с этим человеком.
Вильгельм! поприветствовал меня он, и моё имя прозвучало столь осмысленно, будто оно было не одним словом, а целым текстом. После чего заговорил со мной на неизвестном языке.
Язык этот был причудлив и трогателен, и как-то даже сочетался с его внешностью. Это было странно: я не понимал ни единого слова, но зато понимал значение предложений. Читатель спросит, как такое может быть? Я понимал их на уровне воспоминаний-ощущений, которые они во мне вызывали, то есть, предполагаю, их смысл в том и заключался, чтобы их вызывать. Пока старик говорил, я вспоминал и переживал какие-то моменты своей жизни, в которые ощущал его присутствие, моменты из раннего детства, и будь то бы из снов или иной жизни, которые до сего времени были забыты мной.
На всякую мою мысль у него был вкрадчивый мысленный ответ, пожалуй, даже более, чем определённый, ибо ответом была сама доброжелательность. Впрочем, отчётливо помню, как сказал ему:
Я вижу сны, но хочу увидеть реальность, если, конечно, вообще возможно выйти за границы наших представлений, если нечто существует вне этих границ
Вот реальность, моим языком сказал на это старик.
Тут же сад исчез, а пред моим взором возникла пустота, такая, в которой не было абсолютно никого и ничего.
Она мать всякой реальности, произнёс я, словно перевёл его мысль, и испытал от осознания этих слов невероятное потрясение. Вечное материнство
Ни одна мысль не достигает её, сказал старик, никакая тяжёлая энергия не достигает.
Бесчисленные миры все они дети пустоты и каждый миг рождается разворачивается, уносясь от неё бесчисленное множество миров не иначе как связанных между собой, проговаривал я мысли вслух, внимая собственному сердцу и разуму.
Ничто не рождается из пустоты, всё рождается от полноты, поправил меня старик. Абсолютная пустота и полнота, приводящая к взрыву, рождению единовременны.
Сердцем нельзя войти в эту реальность. Сердце может быть прекрасно и чисто, но всё же не может войти ощутив вдруг укол печали, сказал себе я.
Шаг к безвременному лёгок и на сердце легко в тот миг. Лёгкая энергия легко достигает начала начал, сказал на это старик.
Я понимаю, произнёс я, когда-то ты был дома, а потом долго отсутствовал, но долгое отсутствие не означает, что нужны будут усилия, чтобы вернуться обратно. И мы возвращаемся туда, откуда пришли, и с тем, с чем пришли мы не можем взять с собой ровным счётом ничего. Нет, какое-то ложное чувство, что-то в этих словах не так