После этого Саша Волков и я вызвались проводить гостей, а заодно показать им город. Но от экскурсии они отказались, сославшись на усталость. Попросили только найти такси.
Пока Саша ловил тачку, я купил бутылку коньяка и марочное вино «Янтарь Ставрополья», которое выпускалось на Прасковейском винзаводе и завоевало много золотых медалей на престижных международных выставках.
Вскоре мы оказались в гостинице. Высоцкий коньяк пить не стал, плеснул себе немного вина и потягивал его, пока мы находились вместе. Был он почему-то мрачным, похоже, со здоровьем имелись проблемы. На это указывала, прежде всего, серая бугристая кожа лица.
Зато Абдулов был в ударе. Он рассказал, каких трудов Любимову стоило протолкнуть свой самый «шедевральный» спектакль речь шла о «Гамлете»:
Кто только ему ни звонил из номенклатуры, когда узнавали, что Гамлета будет играть Володя! «Какой это Гамлет?! кричали они в трубку. Это же пьяница из подворотни с пропитым голосом».
Но Любимов всё же сумел отстоять Высоцкого. Роль Гамлета стала его звёздной ролью.
Запомнилась и байка Абдулова об актрисе Алле
Демидовой. Абдулов и Михаил Козаков о чем-то беседовали в Доме актера. Неожиданно к ним подошла Демидова.
Миша, как ты полагаешь, в Высоцком действительно что-то есть? спросила она Козакова.
Тот поначалу даже опешил.
Алла, ты в каком веке вообще живешь? сказал он. Вся Москва Высоцкого знает, знает его песни наизусть, весь Союз тоже. Хочешь, я тебе его пластинку подарю? Послушаешь больше таких вопросов не возникнет.
Когда мы уходили, Высоцкий вроде бы пришёл в себя и простился с нами дружелюбно.
Спасибо вам за всё, сказал он. Будете в Москве, заходите. А вино просто прекрасное. Если бы я не в завязке был, выпил бы бочку.
А какой теперь у вас адрес в Москве? спросил Саша
Адрес? переспросил Владимир Семенович и усмехнулся. Спроси любого москвича он тебе скажет.
Вот и всё. Сумбурный, беспредметный разговор, мало что значащие фразы, ничего существенного. А только запомнились эти короткие встречи. Видимо, всё дело в обаянии личности этого человека.
А жить Высоцкому оставалось совсем мало. Год спустя, в Бухаре у него прервалось дыхание, пульс не прощупывался. Это была клиническая смерть.
В тот день врач Анатолий Федотов и Всеволод Абдулов спасли Владимира Семеновича. Но летом 1980 года сердце его остановилось
ЗА НЕДЕЛЮ ДО ГИБЕЛИ
Май 1969 был «урожайным» на новые знакомства. Свободный художник, как называл себя Тоом, был в жесточайшей депрессии. В декабре 1968 года он получил премию журнала «Дружба народов» за блистательный перевод книги очерков эстонского писателя Юхана Смуула «Японское море, декабрь». Однако в личной жизни всё было непросто. Тоом развёлся с дочерью поэта Павла Антольского Натальей, которую он почему-то называл Кипса, а потом с эстонкой, кажется, Ирмой. Ничего не выходило и из романа с горячо любимой мной поэтессой Юнной Мориц.
Я пошевелил извилинами и воспроизвёл её стихотворение «Памяти Тициана Табидзе». Я держал тогда в памяти целую библиотеку, запоминал стихи после первого их прочтения.
Вот-вот, из-за этого самого стихотворения её и перестали печатать, сказал Тоом. А ещё из-за «Кулачного боя». В верхах усмотрели эзопов язык и критику в адрес власть предержащих.
Сам Тоом переводил, как и его мать, в основном эстонскую литературу. С его переводами я был знаком, и они мне нравились. Я сказал об этом моему новому знакомому.
Он обладал многими талантами. В молодости был актёром в студии Арбузова. Выступал во время Великой Отечественной войны перед бойцами вместе с Александром Галичем. Окончил литинститут. Занимался спортом. Писал и свои стихи. Я потом нашёл некоторые из тех, что он читал. Но опубликованного мало.
Как-то в поезде я ехал,
было в нем пятнадцать окон:
справа семь и слева восемь,
прямо выставка картин.
А дорога проходила
через лес и почему-то
справа были лишь березы,
слева ели и сосна.
Солнце било прямо в крышу,
и темно в вагоне было,
но зато деревья ярко
были все освещены.
И мои пятнадцать окон
все светились, как картины,