Я так и не понял, кто составлял контингент общежития. Скорее всего, тоже абитура, потому что у студентов были каникулы. Но не берусь утверждать это на сто процентов.
Комната, куда мы постучались, была грязной, все вещи раскиданы. Разбитое окно заткнуто подушкой. За столом сидели два мужика им было на вид под сорок. Оба густо заросшие щетиной.
Нам пришлось ждать того, к кому мы пришли, его послали в магазин за очередной бутылкой. Но мы принесли свою, и предложили хозяевам выпить. Те с радостью согласились.
Тут дверь открылась и появился ещё один жилец его представили как классика узбекской литературы. Но он пить с нами отказался. Пошарил в своей тумбочке, достал флакон одеколона и схватил стакан со стола, намереваясь вылить в него его содержимое.
Но стакан у него отняли.
Завязывай, Айдар, сказал один из «ощетиненных», на тебя стаканов не напасёшься. Как ни возьмёшь какой, «Тройным» одеколоном воняет. Пей из горлышка.
Так оно же узкое, оправдывался Айдар.
А ты раскрути посильнее посуду, вразумляли его. Быстрее пойдёт.
Айдар опустошил флакон и завалился спать. Храпел он очень музыкально.
Пока мы допивали принесённую нами бутылку, пришёл «гонец». И не один. С ним был ещё какой-то скуластый мужчина, тоже гораздо старше нас.
Шукшин, сказал он, протягивая мне руку.
Мне эта фамилия тогда ни о чём не говорила, хотя она уже была на слуху. Годом раньше на экраны вышел фильм Шукшина «Живёт такой парень», в журнале «Сибирские огни» печатался роман «Любавины». Но я не видел фильма и романа не читал и подумал, что это очередной «классик узбекской литературы». К тому же новый знакомый был изрядно пьян.
Вот оформляю свой развод с Викой, объяснил он своё состояние.
Только потом стало понятно, что Вика это Виктория Софронова, которая в феврале 1965 года родила от Шукшина дочь Катю. Шукшин приглашал нас в Свиблово, где он недавно получил квартиру, чтобы продолжить пьянку. Но туда мы не поехали. Так мы избежали скандала много времени спустя я узнал, что практически каждая попойка Василия Шукшина кончалась мордобитием. Он бросил пить то ли в 1968-м, то ли в 1969-м году
Позже мне попалось на глаза стихотворение Александра Воронина, посвящённое общаге литинститута. Он очень точно описал то, что там творилось:
На Добролюбова спокойно,
что удивления достойно.
Должно быть, пьянствуют пристойно
на всех прожжённых этажах.
Молчанье в коридорах бродит,
и ничего не происходит,
но этот дом, в каком-то роде,
как злая брага на дрожжах».
ЭПАТАЖ
Как-то в интервью Наталье Горбаневской Бродский сказал следующее: «Безусловно, Вознесенский, Евтушенко это люди, которые бросают камни в разрешённом направлении, не то чтобы в заранее указанном, я не хочу так дурно о них думать, но, в общем, это люди, которые создают видимость существования литературы».
Я был знаком с Петром Вегиным, который называл себя «главным шкелетом республики». В своём романе «Опрокинутый Олимп» он писал примерно то же самое: «Евтушенко нельзя было не восторгаться. Тем более в те времена, когда он, практически первый, начал, как я сегодня могу позволить себе выразиться, вполне сексуальные отношения с советской властью. Он делал вид, что безумно её любит, она делала вид, что любит его и возлагает на него большие, как на Маяковского, свои конкретные надежды». И, наверное, это справедливо.
Обменялись лишь парой слов
В 1968 году после службы в армии я приехал в Москву поступать в полиграфический институт. В Белокаменной у меня было много друзей. Главным образом выходцев из Ставрополя, где меня знали. Я печатался в молодежной газете, в альманахе «Ставрополье», а в 1967 году в Ставропольском книжном издательстве вышла книжка. Я тогда ещё служил.
Один из моих друзей, сокурсник Николая Рубцова, Вадим Поляков, учился в литинституте. Я нашёл его, и мы встретились.
Я тогда не знал, что Вадим имеет какие-то отношения с Самиздатом. Да и он на эту тему не распространялся. Но во время нашей встречи сказал, что ему надо позвонить.
Мы сидели в летнем кафе, и он направился к телефонной будке. Позвонил и вернулся.
Знаешь, сказал он, скоро сюда приедет Лидия Чуковская, дочь Корнея Чуковского.