Ладно, я вот что предлагаю, Алексей вышел вперёд. Логика в словах Матанцева есть. Не век же нам здесь куковать, надо в контору сообщить, да и до посёлка добраться.
Ага, ухмыляясь, перебил его Жора, ясно вижу себе картину: здрасьте, у меня тут вдруг брат-близнец появился. Не знаете, отчего бы это? А вообще, у нас в деревне демократический взрыв произошёл, удвоение личности, блин!
Демографический, хором сказали оба отца Сергия, взрыв демографический.
Чего? не понял Жора. Да какая хрен разница?
С глухим шлепком Михаил несильно, но ощутимо треснул ближайшего Жору по затылку. Тот ойкнул, сверкнул глазами, но замолк.
Геннадий оглядел всех присутствующих, прикинул что-то в уме, решительно поднялся.
Тогда так. Поделимся. Э Ну, например, ты, ты и ты, он поочерёдно ткнул кривоватым пальцем в одного Михаила, одного Алексея и одного Матанцева, берите трактор и в контору.
Секундочку, запротестовал Матанцев, которого не выделил указующий перст, на каком основании меня? Я здесь оставаться не намерен, если он, то и я, знаете ли.
Геннадий, молчавший до этого, подошёл к чэпэшнику вплотную, многозначительно заглянул в глаза и объяснил:
А на том, что являться туда в двойном экземпляре не стоит. Пока.
Вышло убедительно.
А мы в таком случае в Бадяево рванём, подхватил Алексей, тем же составом, я полагаю. Гена, мотоцикл одолжишь?
Ну да, язвительно вставил Жора, драпать они, значит, не хотели, а сами в разные стороны! А Жора тут оставайся, Жора на себя и этот зоопарк любуйся? Не покатит, я с вами.
Да не вопрос, легко согласился Алексей, а вы, отец Сергий?
Священник улыбнулся.
Мы здесь останемся, сказал он, мало ли что.
Ой, мужики! Ой, обоссусь щас! заржал Жора, тыча пальцем в сторону пустой улицы. Эти-то, эти-то! Гляньте-ка на них!
Улица была не пуста.
По улице, кажется даже сгибаясь под тяжестью собственных телес, грузно шагали близнецы Славик и Федя.
И было их четверо.
Глава
IV
Говорят, чуть ли не до начала тридцатых пичугинцы жили практически сами по себе.
Основанная, если верить очень увлечённому своим делом сотруднику городского краеведческого музея, аж в пятнадцатом веке, деревня располагалась как бы на острове. С трёх сторон её обступали непролазные топи, причём такие, что даже сами пичугинцы редко захаживали в лес дальше одной версты. А с четвёртой деревушку отрезала от остального мира делавшая здесь поворот на восток река Пичуга. Она отрезала, она же и связывала.
Обособленность эта пичугинцев, очевидно, ни капли не смущала, раз деревня худо-бедно дожила до начала двадцатого столетия, не особо интересуясь делами большой земли. В своё время числилась она за помещиком Бадяевым, но про барщину, оброк, барское самодурство и прочие атрибуты крепостной зависимости пичугинцы разве что слыхивали.
О том, что далеко на востоке бесславно отгремела русско-японская война, в деревне узнали в первый год империалистической. А о том, что империи боле не существует, царя-батюшку свергли и доконали, и в стране новая власть так и вообще в середине двадцатых.
Новость эта потрясла умы нелюбопытных пичугинцев, когда вместо усопшего батюшки появился в деревне не новый священник, а совершенно посторонний и какой-то чудной мужик. Мужик этот назвался Вообще-то, никто не помнит, как он назвался, но представился странно двадцатипятитысячником. И речи у него были странные, вроде по-русски говорил, а непонятно выходило. Послушали мужики с бабами про коммунизм, колхоз и партию, послушали, накормили пришельца, в баньке попарили, да и решили: блаженный, мол, ежели хочет, пусть остаётся.
Но блаженный отчего-то стал кричать, грозить кулаком и мировым пролетариатом, здорово надоел и был бит. Несильно, с пониманием.
Потом мужик пропал. Судя по отсутствию на привычном месте одной из лодок, на которых селяне по необходимости плавали на большую землю, в Бадяево, вернулся домой. Хозяин-барин, казак вольный, не особо тужа, решили они и ошиблись.
Через неделю в деревне появился отряд вооружённых людей с суровым и непреклонным товарищем во главе. Мужиков согнали в церковь и объявили, что с этого момента они все добровольно вступают в колхоз «Красный Октябрь». А кто окажется несознательным, то есть
Впрочем, зачем снова об этом?
Страница сия столько раз уже написана, переписана, раскрашена и приукрашена, что ещё одна строчка под названием Пичугино вряд ли привнесёт чтото новое.