Ильич прав, спокойно проговорил Геннадий, как мы отсюда уедем? И вообще, кто отсюда уедет? Я или вон тот я? Это мой дом, моя семья и вообще. Прав я? бросил он словно в пустоту, ни на кого конкретно не глядя.
Само собой, ответил за всех другой Геннадий.
Мужики молча покивали, соглашаясь с бригадиром.
Странная это была компания. Как конкурс двойников или фестиваль близнецов. Только вот особой радости и фееричности что-то не наблюдалось.
Но человек привык приспосабливаться к любым обстоятельствам, и жизнь постепенно брала своё.
Как-то само собой вышло, что все женщины в деревне, втихомолку охая и переговариваясь, разбрелись по домам и занялись тем, чем обычно и занимались ранним утром. И в этой рутинности ежедневных действий приходило к ним облегчение и упрощение того, что разум принимать отказывался категорически.
А мужики остались. Курили, кумекали, сидя вразнобой на сваленных штабелями у церкви досках.
В леспромхозе смена началась, глянув на часы, напомнил Алексей, а наших никого. Ругаются, наверное.
Оба Михаила, как по команде хлопнули себя по лбу, смущённо переглянулись.
Зараза, сказал один из них, я же вчера трактор под честное слово у бригадира выпросил, брёвна для бани перевезти хотел. Убьёт меня Потапенко, точно убьёт.
Зря ты так, попытался успокоить его Алексей, убить не убьёт, а вот премии лишит точно, к гадалке не ходи. Вот у меня хуже. Сегодня линию новую запускать должны, а инженера нет. Инженер тут сидит, и в глазах у него двоится.
Мужики сдержано улыбнулись.
Чегото не понимаю я вас, заговорил, как всегда торопливо и придыханием Матанцев, чего вы тут картину маслом «Витязь на распутье» устроили? Как малые дети, ей-богу.
Нет, Жора, конечно, кипишует, драпать никуда не надо, продолжил он же, неловко спрыгивая с досок, отчего брюшко пару раз колыхнулось под ярко синей футболкой, но и тут репу чесать тоже толку никакого. К людям надо пробираться, к цивилизации, так сказать. Объяснить, что да как, пусть разбираются.
А сам чего не едешь? исподлобья глянув на ближайшего чэпэшника, спросил Геннадий. У тебя и уазик свой.
Матанцев шмыгнул носом, переглянулся.
Да там такое дело, сказал тот, что был поодаль, с аккумулятором что-то. Или со стартёром. Подсобили бы, а?
Так вас же двое, картинно всплеснул руками Михаил, вот и подсобите друг другу.
Мужики не сдержались, прыснули. Жоры загоготали.
Матанцевы обиженно и синхронно засопели.
Мелкого чэпэшника Семёна Матанцева в деревне откровенно недолюбливали, но терпели.
Пока он не открыл свою продуктовую лавку в купленном на бесценок и наспех подлатанном заброшенном доме, за продуктами и всем необходимым приходилось ездить в ближайший магазин в Бадяево. А это какникак вёрст десять с гаком. Невелико расстояние для российских просторов, а всё равно неудобно.
Матанцев же нарисовался здесь года три назад, помахал бумагой из поссовета и торжественно, так что на следующий день полдеревни мучилось похмельем, открыл, по его заявлению, новую торговую точку. Щедрость чэпэшника ограничилась днём открытия лавки. Цены там были выше, чем в Бадяеве, а ассортимент наводил на определённые размышления.
Впрочем, для не избалованных благами цивилизации пичугинцев и это было манной небесной. Водка, пиво, иногда вино, всякая там бытовая химия, канцтовары, гвозди и прочие стройматериалы по мелочам. Ну, и продукты, разумеется. Чего ещё надо?
Правда, водка, особенно последнее время, всё чаще была палёная, а на большинстве продовольственных товаров очень уж нарочито не читался срок годности. Но эти пустяки мало кого всерьёз волновали.
Товары для лавки Матанцев всегда привозил сам. Его потрёпанный, но ходкий уазик появлялся в Пичугине раз, реже два в неделю. Сам себе хозяин, сам себе извозчик.
В его отсутствие лавкой заправляла Генриетта. Дородная молодая женщина, своим макияжем к делу и не к делу демонстрировавшая социально-классовую обособленность от деревенских.
Матанцев привёз её в деревню с год как, и жила она тут же, при лавке.
В деревне поговаривали, что привёз из города.
Сама Генриетта эту версию не то, чтоб подтверждала, но при каждом удобном случае пестовала. А ещё в деревне поговаривали, что у них с Матанцевым роман, и что, задерживаясь здесь, якобы, по делам на пару дней, Семён Ефимыч ночует точно не на коврике в прихожей. А ещё в деревне поговаривали, что у Матанцева таких Генриетт по одной на каждую его торговую точку. Да мало ли о чём поговаривали в деревне