Так-с, сказал я, насупившись, занимаем, стало быть, три должности, не слишком ли жирно, мадам?
Сказано это было в несвойственной мне жесткой манере, и я сразу почувствовал всю прелесть власти. Право же, мне начинает нравиться вершить судьбами людей и повелевать народом.
А что, сникла вдруг старушка, я же по совместительству, другим можно, а мне нельзя?
Кого вы имеете в виду?
Старушка покосилась на Типа и, полагая, что намек мною понят, продолжила, воспрянув духом:
На одну зарплату у Соломона разве проживешь?
Дворцовые интриги разворачивались передо мной столь стремительно, что вникать в перипетии закулисных войн без должной информации не было никакой возможности. До сих пор я действовал соответственно ситуации и мне не в чем себя упрекнуть: мне предложили участвовать в игре (если это была игра), я согласился и даже вошел в роль. Но тут речь зашла о зарплате, то в чем я не особо силен, по утверждению жены. Хватит ли моей компетенции, чтобы решать подобные вопросы без изучения экономических факторов эпохи Соломона.
А сколько положил вам Соломон? осторожно поинтересовался я, имея в виду своего предшественника.
Прежний, две тысячи зеленью, скромно потупилась старая. Седые букли ее развевались на ветру. Две тысячи баксов казались ей скромным вознаграждением за ее вклад в охрану материальных ценностей моего гарема.
Как начальник Отдела безопасности мадам Ротенберг получает еще двадцать! опять же к месту доверительно шепнул мне Тип.
А работа, между тем, у меня ответственная, продолжала старуха.
Не пыльная, ввернул Тип.
Я полагаю, что вы, господин Трахтенберг
Не заговаривайся, бабка! повысил голос Тип.
Я полагаю, что вы, Ваше величество, примите этот факт во внимание, при рассмотрении вопроса о жаловании, поправилась старушка, игнорируя замечания Типа.
Как только Тип со старухой стали оглашать цифры своих доходов я потерял дар речи, моей зарплаты, по утверждению жены, хватало лишь на то, чтобы купить недельную порцию кошачьего корма. Я не стал обещать бабке что-либо конкретное, а лишь неопределенно кивнул головой в ее сторону и она, приняв знак сей за царскую милость, торжественно вопросила:
Можно ли начинать, Ваше величество?
Чего начинать? не понял я.
Как это чего, парад!
Час от часу не легче, и все же я, наверное, в гостях у психов. Но как попали к психам эти красотки, может быть и они тоже психички? Не хватало мне одной психопатки дома.
Ах, парад. Ну что ж, давайте, парад так парад.
Старуха приблизилась к перилам и хриплым баритоном рявкнула в микрофон:
Гаре. м.м!.. Равнение направу Интервал три шага Поротно, строевым, с песня-ай шагом арш!
Тут вперед выполз Тип и начал исполнять песню «А ну-ка, девушки, а ну, красавицы»
Тип был директором императорской филармонии, как позже я выяснил (и на что намекала мне бабка) в корыстных целях он уволил всех оркестрантов. Раньше в штате числилось восемнадцать музыкантов, и теперь сам работал за всю капеллу: он громко пел, успевая при этом подражать то звуку фагота, то флейты или валторны. Со стороны это выглядело как кривляние пьяного клоуна на арене цирка. Было видно, что он в ударе, и фиглярствовать или куражиться таким вот манером, доставляет ему удовольствие. Мне это было неприятно, но окружающие воспринимали его шутовство как концерт для фортепьяно с оркестром во дворце наций. Даже старуха, которая, судя по всему, симпатии к нему не питала, смотрела на происходящее как на естественное течение общепринятого церемониала.
Парад был великолепен. Жены прошли под балконом строевым шагом, держа равнение на меня. Из-под кованых каблучков сыпались искры. Четкий ровный шаг их, гулким молотом звучал на плацу предназначенного для строевой подготовки личного состава моих жен. Я почувствовал необыкновенное воодушевление и энтузиазм. В душе моей пробудились неведомые ранее дикие инстинкты: мне хотелось стрелять из карабина по абстрактному врагу, рубить шашкой направо и налево и вообще, лихо джигитовать на глазах у понимающей публики. На секунду я представил себя бравым гусаром на горячем скакуне, возглавляющим шествие блистательных амазонок.
Я любовался и восхищался собой и мне казалось, что мои прелестницы взирают на меня с безумным обожанием. Восторг и упоение охватили все мое существо. Еще немного и я бы заплакал от умиления. Осталось лишь поискать в кармане носовой платок, чтобы громко высморкаться и уронить сентиментальную слезу на декоративный паркет балкона.