Вместо него ответил старый пьяница:
– Б-благодарю, Тюльпанов. Вы чересчур лестного мнения о моих маскарадных способностях.
Молодой человек даже не попытался уразуметь, каким образом старый пьянчужка вдруг превратился в шефа – до бренного ли, когда жизнь на самом донышке и продолжает вытекать капля по капле. Каким бы чудом вас сюда ни занесло, Эраст Петрович, лучшего прощального подарка и пожелать нельзя.
– Прощайте, шеф… – прошелестел Анисий на последних крохах воздуха, еще остававшегося в легких.
Эраст Петрович нахмурился:
– Эй-эй, Тюльпанов! Вы только не вздумайте в самом деле п-преставиться. Стыдно это – от одного страха помирать.
С укором взглянул губернский секретарь на любимого начальника. Зачем обижаете умирающего, господин Фан-дорин? Грех это.
От обиды еще воздуху выдавилось, малая толика:
– Яд… и боль адская…
– Еще бы не боль – такими зубищами хватануть. – Шеф задумчиво осмотрел рукавицу, всю в точках от змеиных зубов. – Б-брезент не прокусила, а вашу лайку – запросто. Больно, но не опасно. Змея-то неядовитая. Это, Тюльпанов, амурский полоз. На основании вашего д-донесения и показаний Ангелины Крашенинниковой – а она понаблюдательней вас – я справился в волостной читальне по зоологическому атласу. Великолепнейший экземпляр, не правда ли, Антон Максимилианович?
Земец был бледен и тряс головой, словно отгоняя наваждение.
Анисий же молча – возможности говорить уже не было – ткнул себя в кадык: а как же, мол, паралич дыхания?
Шеф велел:
– Ну-ка скажите: «Ап-чхи!»
Тюльпанов удивился, но чихнул. И – чудо из чудес – сам не заметил, как вдохнул немножко воздуха. Потом еще, еще и, наконец, задышал полной грудью.
– Да кто вы такой, господин ряженый? – очнулся от потрясения председатель. – Кто это, Анисий Питиримович? И что за странные инсинуации в мой адрес?
Эраст Петрович повернулся к земцу:
– Я – коллежский советник Фандорин. А у вас, как я вижу, новая фляга? – Он показал на сияющую медную фляжку, что висела на поясе у Антона Максимилиановича. – А где же старая? Держу пари, что она была обшита замшей и имела чудесную серебряную к-крышечку, которая могла использоваться в качестве чарки.
Предложение этого странного пари отчего-то возымело удивительный эффект. Народный избранник перестал протестовать и попятился.
VI
– Скажите, Тюльпанов, вы сами-то читали п-протокол, который выслали мне позавчера? Тот, где исправник описывает место смерти Крашенинникова? – Шеф смотрел на своего помощника с укоризной.
– Нет, а зачем? Просто велел ему сразу писать под синьку… Я ведь видел всё собственными глазами и изложил вам в донесении.
– В том-то и штука. Вы написали, что на столе стояла замшевая фляга со стаканчиком, а исправник никакой фляги не приметил. Это означает, что за время, пока вы пребывали в б-бесчувствии, сей сосуд со стола загадочным образом исчез. Не полоз же его с собой унес, верно?
Анисий похлопал глазами и сдвинул белесые брови.
– Там не было никого кроме меня и дочери Крашенинникова!
– Именно поэтому сначала я заподозрил девушку. Вчера утром ее величество со свитой наконец отбыли в Петербург, и я тут же отправился сюда. Разыскал в Ильинском Крашенинникову, расспросил ее как следует. Если бы она сказала, что никакой фляги не видела – это означало бы, что она и есть п-преступница. Ведь она очнулась раньше вас. Но Крашенинникова отлично разглядела и описала флягу, а заодно припомнила, что после обморока фляга со стола исчезла. Отсюда следует что неподалеку находился кто-то третий, наблюдавший за вами из темноты. После того как Крашенинникова подробно описала мне змею и я установил, что это безвредный полоз, стало ясно: приказчик умер не от укуса.