Как-нибудь после… Вот что. У меня к вашему папаше дело неотложное, так что я уж рискну Самсон Степаныча потревожить. Вы только меня проводите.
Умная, видно, была девушка. Ничего больше говорить не стала, только точеные брови сдвинула. Постояла так с полминуты, накинула платок и повела Анисия по узенькой тропинке вдоль поляны, потом через смородиновые кусты и яблоневую рощицу. Яблоки уже совеем поспели, так и тянулись с веток к земле. Об одно, тяжелое от сока, Тюльпанов чувствительно стукнулся лбом.
– Вот он, «кабинет», – показала Геля.
На самом краю пруда стояла будочка в одно окошко. Внутри, за ситцевой занавеской горел свет.
Заглянуть бы в щелку, да неловко при дочке. Анисий постучал – коротенько, больше для видимости, и скорей толкнул створку. Очень хотелось застигнуть Крашенинникова при каком-нибудь саморазоблачительном занятии.
Сначала увидел керосиновую лампу на дощатом столе, флягу в замшевой обшивке и походный стаканчик, а уж потом самого Самсона Степановича. Он сидел, обмякнув на стуле и запрокинув голову. Одет был во что-то широкое, мешковатое, наподобие узорчатого азиатского халата.
Геля страшно вскрикнула за спиной у Анисия, оттолкнула его и бросилась к отцу. Не добежав, всплеснула руками, осела на пол – обморок.
Было от чего лишиться чувств. Лицо у приказчика жутко посинело и распухло, а на шее, сбоку от бороды виднелись две черные точки, из каждой стекало по капельке крови.
Анисий был даже рад, что девушка сомлела. Утешай ее, водой пои, а тут сейчас самая работа начнется: всё осмотреть, поискать следы, сделать замеры.
Губернский секретарь протянул руку, чтобы потрогать мертвеца за кадык – холодный или еще не остыл?
Увидел, что широкий халат странным образом шевелится. Пригляделся.
Никакой это был не халат, а невиданных размеров змеюка, обмотавшаяся вокруг трупа. Она подняла сужающуюся к концу голову, блеснула агатовыми глазками и разинула мерзкую пасть с двумя тонкими клыками.
Нехорошо стало Анисию. Он вяло махнул на Скарпею рукой – мол, не говори со мной человечьим голосом, всё равно не поверю – и повалился набок. Глаза, прежде чем закатиться под лоб, скользнули по темному потолку, по клочьям паутины, и Тюльпанов на время расстался со своим вышедшим из повиновения сознанием.
V
Стыднее всего потом было оттого, что дочка Крашенинникова очнулась раньше бывалого расследователя, да еще не сразу смогла привести его в чувство. И уши ему терла, и водой из кадки плескала, хоть сама была вся в слезах, зубами стучала и молилась. Когда Тюльпанов, наконец, открыл глаза, похлопал ими и сообразил, где он, что с ним, и почему над ним рыдает прекрасная собой девица, ужасная гадина из домика исчезла – видно, уползла через раскрытую дверь.
Сначала Анисий решил было, что никакой Скарпеи не было вовсе, что разинутая змеиная пасть примерещилась ему от расстроенных нервов, но Геля тоже видела пресмыкающееся чудище, да и следы укуса с шеи злосчастного Самсона Степановича никуда не делись.
Уже после, наутро, когда Анисий воротился из волости со всей дознательской командой, земский доктор, взятый в качестве медицинского эксперта, по вскрытии установил, что Крашенинников умер от паралича дыхания, каковой возник вследствие воздействия некоего органического яда, волостному эскулапу безвестного. Удивляться неопределенности заключения не приходилось – лекарь был запойного вида и на ногах держался не очень твердо. Спасибо хоть палец себе скальпелем не отчикал.
Что ж, деревня она и есть деревня.
К полудню картина баскаковских преступлений стала более или менее ясна. Губернский секретарь изложил объективные факты и собственные умозаключения в подробнейшем донесении шефу, снова приложил копии следственных протоколов, и особый полицейский нарочный поскакал в Москву, на Малую Никитскую, чтобы вручить господину коллежскому советнику важный пакет собственноручно.