Что с самого начала про Скарпею не рассказали – это ладно. Хотели, чтоб я сам составил мнение об этом диковинном деле. Но что ж на писъмо-то не ответить? Ведь не о пустяках писано!
И как этого Крашенинникова прижать? Тут дедукция нужна. Может, пойти, да и тряхануть его как следует за шиворот, чтоб во всем сознался? Но где улики? На одних дохлых мышах обвинение не выстроишь. Значит, снова в кустах сидеть?
Еще не решив окончательно, как действовать, Тюльпанов пошел вдоль пруда к приказчикову дому. Шеф говорил, что в любом маньяке, даже самом озверелом, непременно остается частица доброго начала и что именно этот неомертвевший участок человечьей души – главный помощник следствия, ибо подчас побуждает преступного безумца к саморазоблачению и даже покаянию.
Может, потолковать с Крашенинниковым спокойно, сочувственно. Глядишь, и сыщется тропка к доброму началу, а тогда можно будет и признание получить. Всё одно Крашенинникову путь в сумасшедший дом, на каторгу такого не пошлют.
Так размышлял Тюльпанов, шагая мимо сумрачной водяной глади, испещренной темными пятнами полузатонувших бревен, кочек, камышиных зарослей. Над прудом поднимался белесый, пеленчатый туман. Лето еще не кончилось, а зябко было, промозгло.
Револьвер Анисий все ж таки прихватил с собой. Ну как в приказчике злая половина взыграет?
Когда из-за ближней кочки вдруг с плеском высунулось что-то большое, растопыренное, Анисий левой рукой схватился за сердце, а правой рванул из кармана оружие. Зацепил курком за край – чуть не пальнул сам себе в ногу.
Из воды на берег вылезло не болотное чудище и не Змей Горыныч, а высокий мужик в сапожищах, весь облепленный тиной и чуть не до глаз заросший косматой черной бородой.
– Кто таков?! – дрожащим голосом крикнул губернский секретарь, сжимая железную рукоятку.
Мокрый человек махнул рукой в сторону болота и загукал невразумительно. То ли немой, то ли малахольный.
Не иначе местный дурачок, разъяснил себе Анисий, успокаиваясь. Оттого и бесстрашный. Все из деревни разбежались, а этот в самое болото залез.
Тюльпанов с младых ногтей чувствовал к слабоумным сострадание, поэтому дал дураку кусок сахара и сказал нестрого:
– Иди, иди. Нечего тебе тут шастать.
Только не надо было безмозглого сладким прикармливать – увязался следом. То поотстанет, то вперед забежит и всё на пруд, на болото оглядывается. А потом вдруг как оттолкнет Анисия в сторону, бух на четвереньки и тычет рукой в землю, радостно бормочет нечленораздельное.
Хотел Тюльпанов осерчать, но тут из-за облака высунулась луна, осветила размокший берег, и молодой человек разглядел на жидком глинистом месиве тошнотворно знакомый извилистый след. Опять!
Болотный мужик замычал, заквохтал, замотал лохматой башкой во все стороны, будто сердечную подругу потерял. Там, у пруда, его Анисий и оставил.
Теперь шел быстро, азартно. Всё, хватит фокусов! Волшебную змею пускай деревенский дурень разыскивает, а мы с вами, Самсон Степанович, поговорим по-нашему.
Минуты через две уже был у крашенинниковского дома. Перед тем как подняться на крыльцо, взвел курок, сунул оружие за пояс и сверху шинельку запахнул.
На стук открыла приказчикова дочка. Вблизи она оказалась еще краше: лицо чистое, белое, ясные глаза смотрят внимательно, лучисто. Ох, милая, каково тебе с бесноватым-то жить?
Анисий приподнял фуражку, представился. Спросил, как звать – Геля.
– А батюшки дома нет, – сказала Геля. – Он в «кабинете». Давно, со света еще.
– Где это? – спросил Тюльпанов, оглядываясь. – В какой стороне?
– Он не разрешает к нему туда ходить, – объяснила красавица. – У меня ужин давно накрытый, жду, а пойти позвать нельзя. Может, посидите, подождете? Вернется батюшка, поужинаем вместе.
Губернский секретарь нахмурился, на приглашение ответил рассеянно:
– Благодарю.