Закружили Варваре Ильиничне голову – мол, от чахотки нынче в Швейцарии вылечивают, да про Париж ей, да про Ментону… Так я в нон граты я угодил.
Дороги уже почти и не видно было – одни глухие стенки кустов с обеих сторон, а в прорези меж верхушек высоких сосен мигала звездами черная полоска неба.
Лошадь вдруг зафыркала, стала приседать на задние ноги, а у Анисия зашлось сердце. Впереди на обочине стоял Некто – весь белый, узкий, высоченный и издавал тонкие, душемутительные звуки. Точь-в-точь злой ведун-бабай, которым в детстве пугала матушка: ухватит неслуха за вихор, да в мешок, да к чертям на полянку.
Антон Максимилианович придержал поводья, затпрукал, успокаивая оробевшую лошадь.
– Владимир Иванович, вы? Из Ольховки?
Тут Некто заунывные звуки издавать прекратил и пришел в движение. Оказалось, что никакой это не бабай, а очень длинный и тощий мужик в белой рубахе навыпуск, плисовых портках и лаптях. Лунный свет упал ему на лицо, и стало видно бородатое лицо с впалыми щеками, темные ямы глубоко запавших глаз и тонкую дудочку в руке.
– Доброго вечера, Антон Максимилианович, – сказал мужик мягким, приятным голосом, а Тюльпанову просто слегка поклонился – да не по-народному, а самым что ни на есть салонным образом. – Угадали. Ходил в Ольховку к старушкам, местные присказки записывать. Свирельку приобрел. Удивительный тембр, не находите?
– Да, противный, – согласился председатель. – Вот, Анисий Питиримович, рекомендую. Владимир Иванович Петров, истинно русский человек и знаток устного народного творчества. Кроме фольклора и крестьянских ремесел ничем на свете не интересуется. Прибыл к нам из самого Петербурга, а квартирует как раз в Баскаковке – тут, собственно, больше и негде. Встреча кстати – будет вам провожатый. А это господин Тюльпанов, чиновник генерал-губернаторской канцелярии. Прислан разбираться в известной вам истории.
Выходило, что всем, положительно всем, даже этому игроку на дудке, про историю известно!
С Блиновым распрощались здесь же, потому что петербургский ученый повел Анисия короткой дорогой через чащу. В отличие от словоохотливого земца этнограф был молчалив, на спутника не оборачивался и только время от времени выдувал из своей пищалки тоскливые и, как казалось Тюльпанову, недоброжелательные трели.
Минут пять молодой человек потерпел – не завяжется ли беседа естественным путем: про местных жителей там или хотя бы про пахринский фольклор, неважно – лишь бы начать. Не дождался. Тогда положил почин сам.
– Вам как специалисту по сказаниям, должно быть, частенько приходится выслушивать странные истории. Еще диковинней той, про которую помянул Антон Максимилианович, – не совсем ловко подвел Анисий к нужному предмету.
– Диковинней, пожалуй, не бывает, – пробормотал Петров, но после такого многообещающего начала снова умолк.
И тогда Тюльпанов решил идти напролом, чтоб разом покончить с шарадами.
– Я замечаю, Владимир Иванович, что вы не желаете обсуждать со мной происшествие в Баскаковке. Почему? Имеете на то особые причины?
Отличный способ развязать язык молчуну: ошарашить неожиданным наскоком и заставить оправдываться. Этой психологической уловке Анисия в свое время обучил многоумный Эраст Петрович.
Маневр сработал отлично – еще лучше, чем можно было надеяться. Петров вдруг вжал голову в плечи, повернулся и виновато развел костлявыми руками.
– Я что же, ведь не я про Скарпею придумал. Я только пересказал, думал Софью Константиновну старинной легендой развлечь… Кто же знал, что так обернется.
Тюльпанов пока еще ничего не понял, однако чутье подсказало: горячо.
– По порядку, по порядку, – строго велел он. – Не перескакивайте. Это когда было?
– Пожалуй, за неделю до… ну, до того, – запнулся Владимир Иванович, не сумев подобрать уместного определения.