И, вот новый «состав преступления». Опять Иванов демонстрировал «вопиющее непонимание политики партии и правительства». Правда, на этот раз «куратор от лица партии» оказался полной противоположностью «товарищу из района». Хотя уже другая «правда» «товарищ из района» к тому времени перестал быть не только «товарищем из района», но и просто товарищем. Иначе говоря, перешёл в категорию граждан. Должность-то первого секретаря райкома выборная! А номенклатура это не обязательно передвижение между этажами одного учреждения!
Да и характеристику себе первый секретарь заработал соответствующую: «не оправдал высокого доверия». Какого рода было это доверие, насколько высоким оно было, и чем именно его не оправдал товарищ, Иванов не знал, да и не стремился узнать. Главное, что товарища задвинули и именно на то место, с которого и выдвигали: главным инженером угольной шахты. Спустя всего пять месяцев от «низложения» Первого и произошла их новая встреча с Ивановым.
Как же непохожа была эта встреча на две предыдущие! Прямо, «куда, куда вы удалились весны моей златые дни?». Бывший «Первый» неожиданно попался на «помощи» некоей «артели художественных промыслов и ремёсел». Оказание «помощи» осуществлялось государственным крепёжным лесом и металлом. Тем самым, который предназначался для укрепления лав и штреков. «Помощь» отнюдь не предполагалась бескорыстной. Доказательства этого, как и полагается, в присутствии понятых, были извлечены из карманов и стола главного инженера. Всё это фиксировалось на видео, столь экзотическое по тем временам.
Главный инженер не выдержал такого надругательства над «кристально чистой партийностью» и упал на колени, орошая слезами ботинки Иванова. Как порядочный человек, Иванов не стал поминать бывшему «первому» былое. Он «вытирал ноги о товарища» молча, и от этого его «греховное» удовольствие не становилось меньше.
И «главный» не привередничал. Больше того: намекни Иванов на «оказание дополнительных услуг» и бывший Первый отслужил бы не только губами, но и задом
Глава вторая
Заведующий отделом административных органов обкома партии товарищ Городецкий изрядно «потёрся» на нижних этажах всевозможных «комов», для того чтобы с порога безмозгло объявлять себя: «Мы, Николай Вторый». Исключительно в силу этой причины Иванова встретила не холодная надменность недалёкого чинуши, а «доброжелательная» улыбка пройдошливого царедворца. И не одна встретила на пару с протянутой рукой. Да и ту Завотделом протянул первым.
Здравствуйте, уважаемый Александр Сергеевич!
Заведующий излучал не просто радость счастье от лицезрения столь приятного собеседника.
Чай? Кофе?
Иванов опешил. И то: не иначе, как мир перевернулся?! В жизни своей он не видел столь обходительного партийного чина. А, если совсем точно не «столь», а любого. За время контактов с чиновниками от КПСС он пришёл к твёрдому убеждению о том, что «обходительность» и «номенклатура» понятия несовместимые. И вот первое исключение. Неожиданное, приятное и настораживающее.
Благодарю но я вызвал на сегодня много людей потому что много дел
Александр Сергеевич сходу принялся выказывать себя, неприглаженного и не выставочного. Но завотделом не обиделся. Напротив, лицо его только прибавило в улыбке.
Понимаю, понимаю, уважаемый Александр Сергеевич. И заранее прошу меня простить за то, что отрываю Вас от насущных дел Сами понимаете служба Но я не стану задерживать Вас без нужды. Только один вопрос, Александр Сергеевич: как там наше дело?
Ваше? так и не попытался исправиться Иванов.
Если завотделом и опешил, то лишь на мгновение. Уже в следующее мгновение лицо его вновь расцвело дружелюбной, почти открытой, почти беззаботной улыбкой, и он шутливо погрозил визави пальцем:
Ох, и ёж Вы, Александр Сергеевич!
Шутка показалась Иванову ибо таковой и была формата «в каждой шутке доля шутки». За шутливыми интонациями ему отчётливо послышалось «еж твою мать!». Не зря послышалось: товарищ Городецкий имел репутацию серьёзного человека, приверженца установки «Никто не забыт и ничто не забыто». Он никому, никогда, ничего не отпускал, и при первой же возможности на вполне законных основаниях, с милейшей улыбкой добряги-людоеда, съедал обидчика не только с кашей, но и с говном. «За обеденным столом» он был принципиальным, но небрезгливым.