После обеда позвонила Алеся, моя двоюродная сестра. Предложила съездить вечером к её матери.
Ладно, согласилась я. Мы с сестрой не баловали Марту своими визитами. Леся навещала мать, когда что-то было надо: то ли денег, то ли урожая с огорода, я и вовсе появлялась раз в полгода. Только купим что-нибудь в подарок по дороге, а то вроде как неудобно.
Мы встретились в пять и пошли выбирать подарок в универмаг. Леся помогала советами денег у неё, как обычно, не водилось.
Смотри, какие роскошные стаканы, обратила моё внимание Алеся, можно и под сок, и под вино. Форма оригинальная, наверное, небьющиеся.
Куда там небьющиеся! Вдребезги разлетаются, похвалила свой товар молоденькая продавщица.
Мы с Лесей расхохотались, но стаканы всё-таки купили.
Вот, она российская реклама! На Западе девочка после произнесения подобной фразы уже собирала бы свои вещички. Такого же рода рекламу я слышал на днях в гастрономе. Солидная дама спрашивала, какой из паштетов грибной или куриный вкуснее, а продавщица ответила: «Да все они вредные, сплошная химия, импорт, он и есть импорт».
Марта встретила нас, как всегда, охами-ахами и укорами:
Что же ты, племянница, и дорогу в мой двор забыла? Как мать твоя умерла, так я стала не родственница? Вы ж у меня только две родные и остались, дочка да племянница, а не дождёшься вас.
Ну, вот, понеслась, тихо сказала Леся для меня одной. Марта плохо слышала.
Заходите, девчата, заходите в дом, сейчас ужинать будем. Выпьете?
Выпить мы отказались.
Удивительно, ей Богу!
Марта, как обычно, не знала, чем нас угостить, и всё выставляла на стол то одно, то другое, время от времени ныряя в кладовку, и вскоре заметно порозовела и развеселилась. Мы с Лесей переглядывались и улыбались, понимая, что Марта бегает в кладовку не столько затем, чтобы подложить солёненьких огурчиков на тарелки, сколько хлебнуть из графина наливочки, раз уж мы отказались составить ей компанию.
Куковала зозуля у тёмном у лесе, не сгадала матуля, что выйдет с Алеси, тихонько затянула Марта.
Ты всё напеваешь эту песенку, и мама её пела, но только один куплет. Что же там «стало с Алеси»?
Отважная белорусская лётчица стала, много фашистов побила, смеётся Марта. Это только с моей Алеси ничего не стало. Лентяйка, ни работать, ни учиться не хочет.
Ой, мама, только не начинай, вспыхнула Леся. Погадала бы лучше нам с Дашей.
Чего вам гадать, девчата! Вы молодые, счастливые, да я уже и забыла все гадания, кокетничает Марта, но потрепанную колоду из ящика кухонного стола всё же достаёт.
Ты вот учишь всех, как жить, не выдерживает Алеся, а сама деда своего запилила до смерти. Что тебе не так? И пенсию даёт, и зарплату, и по хозяйству помогает.
Отца своего Алеся не знала, Марта ушла от него, не простив измены, ещё беременной, потом ещё дважды выходила замуж и разводилась, а сейчас жила с приблудившимся дедом, который был уникальным персонажем. Всю свою сознательную жизнь он провёл в тюрьме, причём впервые сел в тринадцать лет, еще при Сталине, и никогда больше полугода на воле не задерживался. И только последние пять лет дед жил и работал на свободе.
Да, знаете, девчата, он меня, как мужик, не удовлетворяет, сказала Марта безо всякого выражения, раскладывая карты.
Мы с Лесей сначала не поняли, что она имела в виду, а когда дошло, так и покатились со смеху. Ну, это надо же, мужик не удовлетворяет! Это в её-то шестьдесят пять лет!
Чего гогочете? насупилась Марта. Думаете, в этом возрасте уже и не надо ничего? Вот доживёте, узнаете. Ладно, не сбивайте Ты слушай, Дарья, что я тебе скажу. Значит, будет у тебя, девонька, большая перемена в жизни. Жильё своё поменяешь. Большие деньги тебе будут, и знаешь, прямо-таки скоро, вот-вот выпадает
Откуда только? У нас в родне нет богатенького американского дядюшки? захихикала Леся.
Не сбивай, отмахнулась Марта. Давай дальше смотреть. Будет у тебя благородный крестовый король, то ли старше тебя, то ли темнее тебя. И ты этого короля уже знаешь, но мысли о нём пока не содержишь. И через того короля тебе и деньги, и любовь, и бумаги, и даже перемена жизни Ты поглянь-ка, в третий раз кидаю, и всё одно выходит. Я тебе вот что, девонька, скажу: ох, и дура ты будешь, если короля того подле себя не удержишь, и любви его не оценишь.