По новым слухам, герцог, запутавшийся в дипломатических интригах, сначала смотрел на их безобразия сквозь пальцы, но теперь решил бросить войска против этих нарушителей закона. Пока что дороги были безопасны только зимой. И не без причины: они были непроходимыми.
Так что Ян и Ван Эйк с большим облегчением увидели впереди серую верхушку прямоугольной дозорной башни, упирающуюся в низкое молочное небо.
Спрятавшись за фортификационными сооружениями, омываемыми спокойными водами реки Лис, город, казалось, дышал изобилием и безмятежностью, но за этой маской скрывался бунтарский, неукротимый дух. Сам герцог почувствовал это на собственной шкуре, когда потребовал переплавлять деньги, ходящие во Фландрии, с целью чеканить из них новые золотые и серебряные монеты, оставляя треть их в весовом исчислении в городской казне. Жители Гента отреагировали очень быстро: шумные процессии, штурм тюрьмы ткачами, убийство муниципальных служащих. Кончилось тем, что герцог был вынужден умерить свой аппетит и ссыпать в собственные сундуки только седьмую часть веса фламандских монет. Таким образом, жизнь Гента состояла из потрясений, возмущений, с короткими периодами спокойствия.
Церковь Сен-Жан приютилась между рынком и укрепленным замком не жившего в нем местного сеньора, прозванного коренными жителями Жераром-дьяволом, вероятно, из-за его багрового цвета кожи. Ван Эйк с кожаной котомкой на плече взошел по ступеням паперти и застыл перед порталом. Казалось, он не решался войти.
— Что с вами? — обеспокоенно спросил Ян.
Художник поднес руку ко лбу; у него кружилась голова.
— Столько воспоминаний связано с этим местом. Все, что я пережил здесь, уже стерлось из памяти, но крепко засело только главное из моей жизни: Хуберт, мой брат. Не знаю, что останется от меня в истории живописи, но складывается впечатление: если что-либо и сохранится, то именно здесь, в церкви Сен-Жан.
Глубоко вздохнув, Ван Эйк вошел внутрь. Приблизившись к алтарю, он зажег все свободные свечи, сразу высветив великолепный интерьер.
— Смотри!
Двенадцать дубовых панно, двенадцать развернутых створок, поражающих прославленным великолепием.
Складки ткани, рельефно облегающие камень, волнующее кружево бронзовой чаши со святой водой — все дышало совершенством, на всем ощущалось божественное дыхание. Ни разу за свою короткую жизнь Ян не сталкивался с подобным собранием красот. Бог, рай, ад, которыми Кателина прожужжала ему уши, — все было здесь. Достаточно протянуть руку, чтобы потрогать все это.
— Это… что-то необычное… — заикаясь проговорил он.
Определение показалось ему слабым. Но какими словами он мог бы выразить свое восхищение?
— Подойди. Я открою тебе один из секретов этого запрестольного украшения. Взгляни внимательнее на эту створку. Видишь двух всадников?
Ян направил указательный палец на более молодого:
— Эти раздувшиеся ноздри, эти выдающиеся надбровные дуги… Да это же вы! Только потолще, чем на автопортрете, который вы написали несколько месяцев назад. Да, это точно вы!
— У тебя острый глаз. Правильно, с тех пор я немного похудел. Меня совсем замучили эти нескончаемые поездки с поручениями герцога.
— А этот, постарше, он кто?
— Мой брат Хуберт. Он был на двадцать лет старше меня. — Продолжая, мэтр провел указательным пальцем слева направо: — Эти запрестольные украшения являются квинтэссенцией всего, что содержится в наших Евангелиях. Внизу, в центре, в ореоле святого духа, из жертвенного агнца стекает кровь в чашу. Левые створки символизируют справедливость и праведность, створки справа — воздержание и умеренность. Ты можешь удостовериться, что задний план не имеет ничего общего с пустыней.