А в моменте, где вся семья, лучезарно улыбаясь, смотрит в камеру, надо писать внизу предупреждение: «Не повторяйте дома. Выполнено профессионалами».
Дома мама решила, что ей надо выговориться. Или вернее, выкричаться. Для этих целей бойкот явно не подходил. Начали без прелюдий. Мама с порога развернулась на 180 и залепила звонкую пощечину. Задетая над дверью виселка с колокольчиками и висящей подковой (вроде бы она называлась музыкой ветра, или что-то типа того) тревожно бренчала, сливаясь со звоном заложенного от удара уха. Подкова раньше висела над дверью. Мама ее то вешала, то снимала ей все казалось, что соседи будут коситься на них, как на язычников. Отец ее успокоил, сказав, что подкова висела над дверью даже у Нильса Бора. А если великий физик не видел в таком легком фетишизме ничего зазорного, то обычная семья из Екатеринбурга тем более.
«Весь в отца», эхом отдалось в барабанных перепонках.
«А вот и вспомнили, хмуро подумал Женя. Да уж. Если бы мне платили каждый раз, когда я слышал эти слова»
Предательская слезка капнула на треснутый кафель. Было обидно.
Жаль, что у него не было пульта, как у Адама Сэндлера он бы просто промотал этот акт воспитания или нажал бы кнопку skip.
А вообще, в тот день он чувствовал себя даже немного героем пускай и со славой Герострата. Месяц назад он бросил ненавистную музыкальную школу и вытекающие оттуда уроки хора, сольфеджио и фортепиано. Родители сначала ахнули, но оставили все как есть. Это-то и пробудило в нем новое чувство собственной значимости. Капитулируя, родители сами обесценили свои слова «А ну-ка марш» и «Делай через не хочу» отныне он знал, что эти слова ничего не стоят. И делать он может как хочет и по-своему. Теперь на каждое «Марш!» он может устраивать свой собственный марш несогласных. Те три с половиной года музыкальных страданий, оказывается, можно было легко оборвать. Он помнит удивленное лицо своей учительницы пения, когда родители пришли забирать его документы. Другие ребята преследовали его до ворот и выпытывали правду, думая, что он блефует. Никто не хотел верить, что он покидает место ссылки и теперь вот так вот преспокойно будет смотреть дома «Черепашек ниндзя», пока они мучают музыкальные инструменты, свои голосовые связки и преподавательские уши. Женя старался пожимать плечами как можно невозмутимее, хотя внутри него царил праздник.
Правда, в отношении школы родители были более непреклонны. А жаль. Хотя два раза в одну и ту же воронку молния не бьет. Даже если выкинуть все громоотводы. Будь их воля, министерство образования и родительские комитеты с удовольствием подправили бы биографии Стива Джобса и Билла Гейтса в частности, ту часть, где они бросили школу. Этот факт сильно бьет по репутации учебных заведений. Будешь ссылаться ребенку на дворника, а он тебе на Билла Гейтса.
Как и все учителя музыки, их преподаватель сольфеджио была немного не в себе и целиком отдавалась своему искусству.
Как же так, это же Steinway а вы: гроб на колесах, она искренне всплескивала руками и куталась в шаль, как будто пыталась загородиться от холодного детского непонимания.
На нем и только на нем играл Рахманинов, продолжала она.
На детей авторитетность фамилии никак не действовала они глазами искали ученика, волею судеб носившего такую же фамилию. С немым вопросом что особенного он в этом пианино нашел. Но судьба была, как всегда, иронична Рахманинов (не Сергей, а Костя) не обладал ни музыкальным вкусом, ни талантом. У него были не руки, а хватательные лапы из автоматов с плюшевыми игрушками. Из них летело все. Партитура, сменка и мелочь. Чего уж говорить об игре на пианино. Хронический проблемоголик. Не человек, а 99 problems или 22 несчастья. Ожидавшие своих внуков бабушки, перешептываясь, называли его сомнамбулой. Дети же были чуть проще и называли его придурком. А уж если кого-то обсуждают взрослые, то этим самым они дают полный карт-бланш делать то же самое своим детям. Пускай потом не удивляются.
Рахманинова приводила мама и передавала учителю из рук в руки. Не фигурально. Легким толчком в спину (таким обычно подталкивают подслеповатого котенка к миске) его мама направляла свое чадо к распахнутым дверям музыкального класса, откуда уже доносился «распевочный» «Собачий вальс». Уходила она только тогда, когда появившаяся в дверях учительница фортепиано увлекала незадачливого однофамильца в мир музыки. На бесконечные для него 45 минут.