Аглаю родители воспитывали, стараясь привить ей качество, которое очень сложно описать и нынче оно совершенно непопулярно ввиду противоположной доминирующей мысли общества. Родители пытались донести до девочки, что куда важнее «давать», чем «брать», куда важнее «быть», чем «иметь». Её довольно умный отец часто расходился в философствованиях на темы бытия, развала русской идеи, на божьи темы (причем начать он мог с обычной детской поделки или неудачных любовных отношениях), и конечно, девочка пяти лет мало чего понимала, если вообще что-то понимала. Мать всё время приговаривала: «Не морочь ребёнку голову», и отец замолкал с извиняющейся улыбкой. Тогда он просто говорил простой пример: «Аглаш, вот смотри. Если я дам тебе эту игрушку, ты будешь рада. И даже если я эту игрушку очень сильно люблю, но тебе она принесет радость, я её всё равно тебе дам. Понимаешь?», девочка всегда кивала, но всё равно смутно его понимала. Ей нравилось слушать отца, и она всецело ему верила.
Главная особенность России в том, что «своя рубашка ближе к телу» и «свой среди чужих и чужой среди своих». Иными словами, наши дачные участки огорожены высокими непробиваемыми заборами; сортировать мусор проблематично, лучше выкинуть бутылку на соседний участок «В Москву! В Москву!» завет чеховских трёх сестёр оказался заветом всей России. Каждый мечтает попасть в эту крепость, огороженную Третьим транспортным, садовым и бульварным кольцами Пробиться через эти три бастиона, пробраться в самое сердце и тогда, и тогда И тогда да!
Аглая родилась и выросла на Волге. На широкой, необъятной, уходящей за горизонт. Каждый раз, когда девочка проходила по набережной и видела эту Реку, ей всегда казалось, что Волга её обнимает, и сама Аглая станет такой же большой, щедрой, необъятной и, конечно, важной в панамке
Она так и жила и была несчастна.
2
В садике было аж двадцать детей. С каждым Аглая была знакома, делилась секретами, помогала собирать паззлы, если они не сходились, вместе собирали шишки и каштаны. Она старалась быть отзывчивой и доброй. Пыталась помогать шить, продевать нитку в иголку, но с этим у неё у самой не клеилось, она на это очень досадовала и расстраивалась.
Ей очень нравилась их воспитательница. Марина Витольдовна Грач, сухопарая, высокая, как столб, женщина, с костлявыми руками и зализанными хвостом, всегда носившая длинные в тёмно-фиолетовых и тёмно-бардовых тонах платья с рюшами, только казалось злой и строгой. Как только Аглая её увидела, очень сильно испугалась и подумала, что это какая-то страшная и злобная ведьма, на съедение которой хотят отдать её родители. Но в первый же день, на первом же слове Марины Витольдовны, Аглая поняла, что это добрейшая и милейшая женщина.
Дети! Давайте понсики кусять! сказала Марина Витольдовна с полукруглой пряной улыбкой, от которой всё её лицо разошлось в кружках и овалах.
У Марины Витольдовны был очень смешной голос. Не видя её, а только слыша, можно было подумать, что говорит одна из маленьких девочек в саду. Её голосок пищал, всхлипывал тонко и нежно, а когда она чихала, даже воробушек не боялся и не отпрыгивал от неё, а принимал за своего сородича и подлетал к ней пожелать здоровья.
Марина Витольдовна очень приятно улыбалась всем детям, сидела всегда прямо, двигалась медленно, забавно досадовала на погоду: «Ох уж этот дождик! Мокрит и мокрит! Эх, даже не знаю, что же нам поделать сегодня» Взмахивала руками, как птичка, мотала головой, как куколка, отчего Аглая смеялась и покрывалась румянцем от игрушечной воспитательницы.
Марина Витольдовна была довольно впечатлительной женщиной, и впечатлиться она могла из-за изменившейся погоды или из-за недоеденной каши: «Эх что же это такое!», или «Ох чем же нам позаниматься!», или «Ой, как же вы кашку не кусяете». Она так сильно пищала порой, что шипящие звуки у неё заменялись на «с» или «з». Это забавляло Аглаю, и она думала, что её воспитательница свистулька.
На самом деле Марина Витольдовна была аристократических кровей. Её прапрадед был потомственным дворянином непонятно толком в каком поколении то ли в десятом, то ли в одиннадцатом. В революцию семнадцатого года её предки уехали, само собой, за границу, через Европу в Америку. Дед был заслуженным и высококвалифицированным врачом, а бабушка педагогом с почётной буквы. Так что они не испытывали никаких проблем по жизни, кроме той, что их потомственного семейного поместья больше нет. Экспроприировали его их же кухарки, гувернантки, няньки и рабочие, которые оказались до дури конформны и безмозглы.