А Сакен стоит передо мною - и мерно, в такт головою покачивает и, загиная одною рукою пальцы другой руки, вычисляет:
- В писании начитан; благородной гордости не имеет; по лицу бит; в комиссариат не хочет; в провиантские не хочет и в монахи не хочет! Но я, кажется, понял вас, почему вы не хотите в монахи: вы влюблены?
А мне только спать хочется.
- Никак нет, - говорю, - я ни в кого не влюблен. - Жениться не намерены?
- Нет.
- Отчего?
- У меня слабый характер.
- Это видно! Это сразу видно! Но что же вы застенчивы, - вы боитесь женщин... да?
- Некоторых боюсь.
- И хорошо делаете! Женщины суетны и... есть очень злые, но ведь не все женщины злы и не все обманывают.
- Я сам боюсь быть обманщиком.
- То есть... Как?.. Для чего?
- Я не надеюсь сделать женщину счастливой.
- Почему? Боитесь несходства характеров?
- Да, - говорю, - женщина может не одобрять то, что я считаю за хорошее, и наоборот.
- А вы ей докажите.
- Доказать все можно, но от этого выходят только споры и человек делается хуже, а не лучше.
- А вы и споров не любите?
- Терпеть не могу.
- Так ступайте же, мой милый, в монахи! Что же вам такое?! Ведь вам в монахах отлично будет с вашим настроением.
- Не думаю.
- Почему? Почему не думаете-то? Почему?
- Призвания нет.
- А вот вы и ошибаетесь - прощать обиды, безбрачная жизнь... это и есть монастырское призвание. А дальше что же еще остается трудное? - мяса не есть. Этого, что ли, вы боитесь? Но ведь это не так строго...
- Я мяса совсем никогда не ем.
- А зато у них прекрасные рыбы.
- Я и рыбы не ем.
- Как, и рыб не едите? Отчего?
- Мне неприятно.
- Отчего же это может быть неприятно - рыб есть?
- Должно быть, врожденное - моя мать не ела тел убитых животных и рыб тоже не ела.
- Как странно! Значит, вы так и едите одно грибное да зелень?
- Да, и молоко и яйца. Мало ли еще что можно есть!
- Ну так вы и сами себя не знаете: вы природный монах, вам даже схиму дадут. Очень рад! очень рад! Я вам сейчас дам письмо к Иннокентию!
- Да я, ваше сиятельство, не пойду в монахи!
- Нет, пойдете, - таких, которые и рыб не едят, очень мало! Вы схимник! Я сейчас напишу.
- Не извольте писать: я в монастырь жить не пойду. - Я желаю есть свой трудовой хлеб в поте своего лица.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Сакен наморщился..
- Это, - говорит, - вы библии начитались, - а вы библии-то не читайте. Это англичанам идет: они недоверки и кривотолки. Библия опасна это мирская книга. Человек с аскетическим основанием должен ее избегать.
"Фу ты господи! - думаю. - Что же это за мучитель такой!"
И говорю ему:
- Ваше сиятельство! я уже вам доложил: во мне нет никаких аскетических оснований.
- Ничего, идите и без оснований! Основания после придут; всего дороже, что у вас это врожденное: не только мяса, а и рыбы не едите. Чего вам еще!
Умолкаю! Решительно умолкаю и думаю только о том: когда же он меня от себя выпустит, чтобы я мог спать.
А он возлагает мне руки на плечи, смотрит долго в глаза и говорит:
- Милый друг! вы уже призваны, но только вам это еще непонятно!..
- Да, - отвечаю, - непонятно!
Чувствую, что мне теперь все равно, - что я вот-вот сейчас тут же, стоя, усну, - и потому инстинктивно ответил:
- Непонятно.
- Ну так помолимся, - говорит, - вместе поусерднее вот перед этим ликом. Этот образ был со мною во Франции, в Персии и на Дунае... Много раз я перед ним упадал в недоумении и когда вставал - мне было все ясно. Становитесь на ковре на колени и земной поклон... Я начинаю.
Я стал на колени и поклонился, а он зачитал умиленным голосом: "Совет превечный открывая тебе"...
А дальше я уже ничего не слыхал, а только почудилось мне, что я как дошел лбом до ковра, - так и пошел свайкой спускаться вниз, куда-то все глубже, к самому центру земли.