А ты трезвый?
Как стеклышко, самого квартального на санках только прокатил, свежий был А меня в плен взяли! А вот так-с. Навалились на меня с Таганки мясники с блинами на горы приезжали и с кульками Очень я им пондравился
Рожа твоя пьяная понравилась! Ну, ври
Забрали меня силом на дилижан, погнал нас Антошка А они меня поперек держут, распорядиться не дозволяют. Лети-им с горне дай Бог вижу, пропадать нам Кричу Антоша, пятками режь, задерживай! Стал сдерживать пятками, резать да с ручки сорвался, под дилижан, а дилижан три раза перевернулся на всем лету, меня в это место с кулак нажгло-с А там, дураки, без моего глазу другой дилижан выпустили с пьяными. Петрушка Глухой повел ну, тоже маленько для проводов масленой не вовсе тверезый В нас и ударило, восемь человек! Вышло сокрушение, да Бог уберег, в днище наше ударили, пробили, а народ только пораскидало А там третий гонят, Васька не за свое дело взялся, да на полгоре свалил всех, одному ногу зацепило, сапог валеный, спасибо, уберег от полома. А то бы нас всех побило лежали мы на льду, на самом на ходу Ну, писарь квартальный стал пужать, протокол писать, а ему квартальный воспретил, смертоубийства не было! Ну, я писаря повел в листоран, а газетчик тут грозился пропечатать фамилию вашу и ему солянки велел подать и выпили-с! Для хозяйского антиресу-с. А квартальный велел в девять часов горы закрыть, по закону, под Великий пост, чтобы было тихо и благородно все веселения, чтобы для тишины.
Антошка с Глухим как, лежат?
Уж в бане парились, целы. Иван Иваныч фершал смотрел, велел тертого хрену под затылок. Уж капустки просят. Напужался был я, без памяти оба вчерась лежали, от сотрясения-с! А я все уладил, поехал домой, да голову мне поранило о дилижан, память пропал а один мешочек мелочи и забыл-с да свой ведь извозчик-то, сорок лет ваше семейство знает!
Ступай упавшим голосом говорит отец. Для такого дня расстроил Говей тут с вами!.. Постой Нарядов сегодня нет, прикажешь снег от сараев принять двадцать возов льда после обеда пригнать с Москва-реки, по особому наряду, дашь по три гривенника. Мошенники! Вчера прощенье просил, а ни слова не доложил про скандал! Ступай с глаз долой.
Василь Василии видит меня, смотрит сонно и показывает руками, словно хочет сказать: «Ну, ни за что!» Мне его жалко и стыдно за отца: в такой-то великий день, грех!
Я долго стою и не решаюсь войти? Скриплю дверью. Отец, в сером халате, скучный, я вижу его нахмуренные брови, считает деньги. Считает быстро и ставит столбиками. Весь стол в серебре и меди. И окна в столбиках. Постукивают счеты, почокивают медяки и звонко серебро.
Тебе чего? спрашивает он строго. Не мешай. Возьми молитвенник, почитай. Ах, мошенники Нечего тебе слонов продавать, учи молитвы!
Так его все расстроило, что и не ущипнул за щечку.
В мастерской лежат на стружках, у самой печки, Петр Глухой и Антон Кудрявый. Головы у них обложены листьями кислой капусты, «от угара». Плотники, сходившие в баню, отдыхают, починяют полушубки и армяки. У окошка читает Горкин Евангелие, кричит на всю мастерскую, как дьячок. По складам читает. Слушают молча и не курят: запрещено на весь пост, от Горкина; могут идти на двор. Стряпуха, стараясь не шуметь и слушать, наминает в огромных чашках мурцовку-тюрю. Крепко воняет редькой и капустой. Полупудовые ковриги дымящегося хлеба лежат горой. Стоят ведерки с квасом и с огурцами. Черные часики стучат скучно. Горкин читает-плачет:
и вси свя-тии ангелы с Ним.
Поднимается шершавая голова Антона, глядит на меня мутными глазами, глядит на ведро огурцов на лавке, прислушивается к напевному чтению святых слов и тихим, просящим, жалобным голосом говорит стряпухе:
Ох, кваску бы огурчика бы
А Горкин, качая пальцем, читает уже строго: «Идите от Меня в огонь вечный уготованный диаволу и аггелам его!..»
А часики, в тишине, чи-чи-чи
Я тихо сижу и слушаю.
После унылого обеда, в общем молчании, отец все еще расстроен, я тоскливо хожу во дворе и ковыряю снег. На грибной рынок поедем только завтра, а к ефимонам рано. Василь Василия тоже уныло ходит, расстроенный. Поковыряет снег, постоит. Говорят, и обедать не садился. Дрова поколет, сосульки метелкой посбивает А то стоит и ломает ногти. Мне его очень жалко. Видит меня, берет лопаточку, смотрит на нее чего-то и отдает ни слова.
А за что изругали! уныло говорит он мне, смотря на крыши. Расчет, говорят, бери за тридцать-то лет! Я у Иван Иваныча еще служил, у дедушки с мальчишек Другие дома нажили, трактиры пооткрывали с ваших денег, а я вот расчет! Ну, прощусь, в деревню поеду, служить ни у кого не стану. Ну, пусть им Господь простит